А когда поняли, что отменить сказанное я не могу, стали сторониться и обходить десятой дорогой. Вначале я вздохнула спокойно, а потом загрустила. Ведь это не только сварливые бабы и мужики меня в покое оставили, но и на посиделки молодежь звать перестала. А стоило самой прийти, как все тут же расходятся.

А после того, как я крикнула вслед бывшим друзьям и подругам: «Да и катитесь колбаской домой!», они все как один споткнулись и покатились под пригорок. Кто через лопухи, а кто и крапиву, не разбирая дороги до самого дома.

Если учесть, что на посиделки наряжались, а после такого способа передвижения все домой явились в пыли, и порванной одежде, меня ещё пуще невзлюбили, а посиделки вечерние на время отменили.

Вот и хорошо, мне не так обидно хотя бы! Но скучно жить вечерами стало. Так что я возможности уехать учиться в саму Академию очень обрадовалась.

И когда каждый мне доброе слово в напутствие сказать старался, совсем расчувствовалась. Я же даже не догадывалась, что меня все так любят! Они такие хорошие.

«Может, и не надо мне никуда уезжать?» — мелькнула мысль в моей голове. Молодое вино сыграло со мной злую шутку, и я эту умную мысль сказала вслух.

Музыка смолкла с каким-то пронзительным звуком, разговоры стихли и повисла тишина. Окружающие лица испуганно вытянулись, у некоторых некрасиво отвисли челюсти, а у тётки Мотри, которая славилась своим длинным языком, и первой сплетницей на деревне, он прям изо рта вывалился, показывая раздвоенный кончик. Просто это я в сердцах как-то сказала, что язык у неё змеиный. И вот, раздвоился.

— Ну, вы же всегда говорили, что с нашими Васильками даже столица не сравнится, дома всегда лучше, — виновато сказала я дядьке Миклошу. Он же на меня так надеялся.

Но я смотрела на такие знакомые лица и понимала, что если уже грустно со всеми расставаться, это же как я тосковать потом по дому буду!

Тётке Мотре залетела муха в рот, и она натужно закашлялась, отплёвываясь. А ещё стала очерчивать себя знаками, отводящими беду.

— Слишком ты умная, Радка! — крякнул староста. — Это надо обдумать.

А что за раздумья, без хмельного вина? Мне и наполнили полную кружку.

— Понимаешь, Радка, учиться тебе надо. Все мы видим, что сила в тебе великая таится. Давай за неё! — поднял тост, вынуждая выпить до дна.

Да и как не выпить, коли и все закричали: «За великую ведьму!»

В голове зашумело. Я и так выпила не мало, а целая кружка махом и до дна, стала для меня пределом. В глазах стало двоиться. Я нахмурилась, стараясь свести двух старост в одного, а дядька Миклош почему-то решил, что я гневаюсь и зачастил:

— Мы же тебя не гоним… Посмотришь столицу, нам о чудесах тамошних расскажешь потом… Подарки родным привезёшь… А вдруг ещё и жениха встретишь!

— За жениха хорошего! — тут же кто-то крикнул тост и мне услужливо в кружку вина подлили.

Я хоть замуж пока и не спешила, но кто же в здравом уме от жениха хорошего отказывается. Пришлось пить.

А дальше всё помню урывками. Перед глазами хоровод лиц, потом заботливое и чуть виноватое мамы, звёзды и темнота…

Глава вторая

Надо мной медленно проплывала каменная арка. Большая, очень древняя. На всякий случай я моргнула несколько раз, но видение не исчезло. К тому же шум вокруг давал понять, что уже не сплю. Последнее, что помню: я пытаюсь залезть на стол для очередной речи. На этом воспоминания обрывались.

Арка закончилась, в глаза ударило солнце, такое яркое, что я зажмурилась и расчихалась. В голове тут же обрадованно загудело. Ой, не стоило так хлестать вино. Ой, не стоило. Я хоть, как ведьма, к похмелью не склонная, но все равно сейчас почувствовала на плечах вместо головы хороший такой чугунный котел. Кое-как приподнялась на локтях и поняла, что впереди передо мной знакомая спина в не менее знакомой синей рубашке. На ней уже успели проступить пятна пота. Отец надевал ее когда выезжал в город по торжественному поводу. И всегда ругался, что в ней жарко. Но продолжал надевать.

— Кхе… кхе, — я откашлялась, а спина ощутимо напряглась, — Папуль, что… где… какого лысого порося тут происходит?

— Доча! — обрадовался родитель, не оборачиваясь. — Проснулась уже? Как состояние? Рассольчику будешь? Я тут с собой прихватил. Ну и зелье то, что ты состряпала мне неделю назад помнишь.

— Помню. — ответила мрачно. — Давай.

Зелье я делала по наитию, исходя из рассказов бабушки Наори. Ну и прислушиваясь к ведьминской интуиции. Отцу давать не хотела, подумывала провести испытания на особо вредном соседе. Но папуля решил по-своему. От похмелья после праздника урожая излечился и даже обнял меня. Так, что ребра заныли.

После рассола и зелья жизнь сразу стала гораздо лучше. Теперь я смогла в подробностях разглядеть, где мы ехали.

Вокруг тут и там виднелись аккуратно подстриженные деревья, все по-весеннему цветущие, яркие. Между ними виднелись светлые каменные дороги, по которым две повозки свободно пройдут, не застрянут. У нас в селе такая дорога одна, называется Главной. Мы же ехали по центральному проезду, по обеим сторонам которого стояли огромные статуи. Думаю, я бы с легкостью могла посидеть на руке у таких гигантов.

А впереди вырастало Здание. Вот так, с большой буквы. Огромное, высокое, точно стремится заслонить собой солнце. Светло-серые и темные камни выглядели так, словно им очень и очень много лет. Большие окна, а над ними — каменные горгульи. Я пискнула от неожиданности, когда одна такая каменюка вдруг сорвалась и с каменным скрежетом расправила крылья. После чего улетела вверх.

— Па-па-папуля, — что-то начала заикаться, как тот белобрысый дурак Тимоня, который караулил меня в кустах и щипал за бок.

— Чего?

— Так я это, так я того, — у меня дар речи стал как у дурочки, — мне ж не того. Да чтоб вас приподняло и…!

Колесо телеги наехало на не пойми откуда взявшийся камень, и отец подпрыгнул. Где-то сухо прогремел гром, одна из статуй поблизости опасно закачалась, а я зажала рот обеими руками и пригнула голову.

— Язык свой черный придержи. — посоветовал родитель. — Чего хотела?

— В Академию не хочу! — заныла я. — Меня то в селе все любят оказывается. А тут чего делать?

— Село наше прославлять. — не растерялся отец. — Ты ж ведьма, пусть и не потомственная, но выбранная другой ведьмой для передачи дара. Так покажи там всем, чтобы слава о наших Васильках по всему Асдору пошла.

Потом помолчал немного и добавил:

— Хорошая слава, Радка, поняла меня?

Я торопливо закивала, как-то забыв тот момент, что родитель сидит ко мне спиной. Но он то меня знал, так что движение угадал. И добавил уже веселее:

— Ты себя в порядок пока приведи. Я там тебе сумку бросил с вещами твоими. Мать положила платье твое нарядное, гребень любимый и бусы.