нам, что потеха отражает в веселой карнавальной форме жуть предстоящей трагедии. Шуточная борьба и шуточное убиение — пародийный обряд производства насилия в реальной жизни.

Сталин обеспечил Большой террор несколькими идеологемами, главная из которых содержала мудрую мысль о том, что классовая борьба по мере строительства социализма возрастает. Следовательно, революция продолжается, насилие правомерно.

Кстати, вопрос о правомерности — неправомерности насилия для настоящего революционера не стоит. Что для Стеньки, что для Пугачева, что для более благовоспитанных декабристов, разбудивших Герцена… Товарищ Нечаев (имеется в виду товарищ Бакунина, Кропоткина, Желябова, Перовской, Халтурина, Каляева, Савинкова, Каплан и иже с ними) в своем знаменитом катехизисе все честно объявил. Морали нет и быть не должно. Убийство ради великой цели переустройства общества на революционный лад — святое дело. Поэтому и Ленин, и Троцкий, и Сталин, и Мао, и Пол Пот, и Кастро, и Че Гевара — все одной кровью мазаны — человеческой.

Правда, Сталин в этом деле преуспел лучше всех. Он был верный ученик Ленина, который и сам взбесился, и Россию взбесил. Он умер от сифилиса мозга. Сталин был параноик. Ученик от учителя недалеко ушел.

Но между ними, как на грех, затесался еще один безумец — Троцкий.

Этот все хотел мировой пожар раздуть, да спичек не хватило, и коробок из его рук Сталин вышиб. Ледорубом. «Я сам, — говорит, — не лезь поперед батьки в пекло».

И создал пекло свое. Сталинское. Фирменное.

«Вредители»… Их ПРОИСХОЖДЕНИЕ в пропагандном навороте, придуманном Сталиным, имело фундамент на песке так называемого «Шахтинского дела», по которому проходили бывшие шахтовладельцы, — это понятно, классовые враги! — и — внимание! — инженеры, старые спецы.

«Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам» — это у Горького, в пьесе «Сомов и другие». Заговор!

Был май 1928 года. Пятеро в июле получили расстрел, другие — сорок с лишним — разные сроки. Это был первый пробный шар.

Через два года набирающий вес вождь заставляет свое Политбюро (сам вроде — до поры, до времени — в сторонке) учинить Постановление, по которому начинается процесс некоей Промпартии — новой вредительской организации, якобы специализирующейся на экономических преступлениях. Опять на скамье подсудимых — инженеры-технари, чистосердечно признавшиеся в готовящейся вредительской интервенции, — Сталин лично в приказном письме Менжинскому — главе тогдашнего НКВД — прямым текстом подначивал любой ценой «провести сквозь строй» обвиняемых. И хотя дело Промпартии было целиком сфабриковано благодаря главарю «заговорщиков» Н. К. Рамзину (он еще до процесса сотрудничал с ОГПУ), Сталин получил второй грандиозный опыт сыска и уничтожения вредителей в стране.

Никто тогда не понимал, что от первого этапа, от разоблачения чисто ЭКОНОМИЧЕСКИХ псевдопреступлений в 1930 году, Сталин, благодаря убийству Кирова в 1934-м, — повод нашелся! — развернет репрессивную машину в сторону ПОЛИТИКИ, прибавив ее к ЭКОНОМИКЕ.

В тот же момент ВРЕДИТЕЛИ становятся еще и «врагами народа». И Большой террор (1935–1939) можно запускать. Тут и ГУЛАГ подоспел со своим Беломорканалом и опытом концлагерей на Соловецких островах.

Рожденная в мудрой голове вождя схема РАСШИРЕНИЯ войны со своим народом работала на полную катушку и во время схватки с немцами, и после нее — вплоть до самой смерти усатого негодяя.

Только теперь «вредителями» могли становиться не только технари-инженеры, но и все, кто угодно, — врачи-вредители, учителя-вредители, кибернетики-вредители, вейсманисты-морганисты, историки, поэты, прозаики, композиторы, да и сами энкавэдэшники, как выяснилось… дальше больше: вредители — народы.

А троцкисты… Их, по их же бесовскому концепту, надо было уничтожить, чтобы не мешали строить социализм в одной, отдельно взятой, как говорили тогдашние остряки, за жопу стране.

Прекрасно сказал о Троцком Корней Иванович Чуковский, склонный к ненависти к Тараканищу и любви к Мойдодыру и Айболиту — в 33-м году он записал в дневнике: «Троцкисты для меня всегда были ненавистны не как политические деятели, а раньше всего как характеры. Я ненавижу их фразерство, их позерство, их жестикуляцию, их патетику. Самый их вождь был для меня всегда эстетически невыносим: шевелюра, узкая бородка, дешевый провинциальный демонизм. Смесь Мефистофеля и присяжного поверенного».

Последние слова вполне можно было адресовать и Ильичу, в простонародье — «Кузьмичу», но это отчество стало прозвищем много позже.

Так вот, демон Троцкий, почти добровольно уступивший власть Сталину после смерти Ленина, сидя за границей, куда Сталин его выслал (и тотчас пожалел, что оставил в живых), кусал локти.

Еще в 26-м году Троцкий публично, на заседании Политбюро называет Сталина «могильщиком революции» — вождь побледнел, вскочил, хлопнул дверью… Обиделся, в общем.

А через 10 лет, в 36-м году, Троцкий пишет статью с гем же смыслом «Преданная революция» — и этим дает повод Сталину разозлиться на врага окончательно и выстрелить из стартового пистолета: Большой террор начался.

— Кем преданная?.. Мной преданная? — видимо, поморщился вождь, держа в руках эмигрантский текст.

— Нет, Троцкий, предатель ты… и вся твоя банда, имеющая целью свержение советской власти, убийство руководителей партии и правительства, разрушение Красной армии и т. д., и т. п. Теперь за Троцкого ответят троцкисты. Они — враги № 1.

Три самых известных суда над «врагами народа» — в августе 36-го, в январе 37-го и марте 38-го — совпадают с моим, Марка Розовского, почти тютелька в тютельку приходом на этот свет. Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков, Пятаков, Радек, Крестинский и другие соратники Ленина признаются в Колонном зале на публичных процессах в своих антисталинских действиях и расстреляны (а я лежу в этот момент в люльке и пачкаю пеленки на Камчатке).

Сразу вослед известным именам репрессиям подвергаются около 11 миллионов людей, из них 3 миллиона казнены (подсчет Роберта Конквеста).

Мой отец — крупица в этой окровавленной массовке.

Как ее вывести на сцену — всю, без единого пропущенного имени, как заглянуть каждому в лицо и спросить: что вы думаете о попытках нынешней реабилитации Сталина?

А ведь сегодня и Ежова пытаются обелить, и Берию. Но как однажды (на вечере памяти Платонова в ЦДЛ) сказал Юрий Карякин: «Черного кобеля не отмоешь добела», — дьяволы останутся дьяволами.

«Многочисленные акты нарушения социалистической законности» приоткрылись миру 25 февраля 1956 года, но те три года, когда я плавал в околоплодной жидкости во чреве матери моей, а потом мочил пеленки и питался манной кашкой, — были в параллель самыми жестокими, самыми вопиющими в мировой истории.

И величие вождя по первобытному закону сразу подскочило к небесам.

Масштаб репрессий словно подогревал культ личности.

Впрочем, личность вождя в эту пору перестала нести остатки человеческого облика — вождь превращается в этакого тотема, который в глубокой древности являлся в мифологическом сознании образным ЗАМЕНИТЕЛЕМ