Я возвращаюсь к своему ящику. Достаю белое письмо со странными марками, словно из Советского Союза, и картинкой на половину конверта, с изображением мальчика и девочки в пионерской форме, наряжающих ёлку.

Я поднимаюсь на третий этаж, вхожу в свою квартиру, заинтересованно вертя конверт. Включаю свет хлопком. Быстро стягиваю пуховик и шапку, наспех вешаю на вешалку, возвращаюсь к письму.

Вскрываю его не слишком аккуратно, спешу. Внутри нахожу письмо на бумаге с налётом желтизны. Я читаю первые строки…

«Ленок, моя дорогая внученька…»

Так, стоп.

Ленок? Внученька?

Это явно не ко мне.

Переворачиваю конверт, чтобы убедиться, что адрес мой. Да, всё верно. Может, произошла какая — то ошибка? Квартирой ошиблись, всякое бывает.

Снова смотрю первые строки.

Ленок — это Лена?

Я знаю только одну…

А что если письмо адресовано моей соседке?

Я тут же вскидываюсь. Вот мой шанс постучаться в её дверь, чтобы торжественно вручить письмо.

От бабушки…

Но ведь её бабушка умерла пять лет назад, а на конверте свежие даты. Из надёжных источников, всезнающих бабулек у подъезда, я знаю, что все её родственники, включая родителей, бабушек и дедушек, умерли, сделав её круглой сиротой.

Шире раскрываю конверт, чтобы найти какую-нибудь зацепку. Но там больше ничего нет.

Мороз по коже. Словно весточка с того света.

Если я припрусь к Лене с письмом, она, должно быть, решит, что я — псих. Я бы и сам так решил.

Возможно, речь о другой Лене.

Да, такое вполне может быть, и это самое верное объяснение. Вот только я не собираюсь бродить по дому в поисках какой-то там Лены.

Пробегаюсь взглядом по содержимому письма, надеясь, что содержимое поможет выйти на след получателя. Но лишь озадаченно хмурюсь. Бред какой-то.

Кладу конверт на тумбу, затем вздыхаю. Чуда не случилось. Плетусь на кухню, словно приплюснутый таракан, чтобы сделать себе кофе. Или что покрепче…

Дорогие читатели! Роман будет бесплатным! Подарок от автора! Вы также можете сделать автору приятно: поставить роману «Мне нравится»! Всем спасибо! Приятного чтения!

POV Лена

Временами я себя ненавижу. Вот как, например, сейчас.

Почему я не смогла посмеяться и открыть свой рот, чтобы легко произнести ответную шутку? Что-то вроде:

— Конечно, хочешь, свяжу тебе такой свитер? Они очень модные в этом сезоне.

Нет же, вместо этого я закрылась, словно ракушка, у которой собираются украсть жемчужинку. Глупая, нет ему никакого дела до меня. И жемчужины тоже нет. Он просто приветлив с соседкой не только по подъезду, но и по лестничной клетке.

Мы пять лет живём напротив друг друга, а всё, что я о нём знаю — это то, что Антон очень красивый, милый парень. Он каждый раз здоровается со мной, как и полагается воспитанному парню. А я в ответ веду себя странно и неприветливо. Шлёпаю глазами и губами, словно рыбёшка, выброшенная штормом на берег.

При встрече с ним я теряюсь и смущаюсь. Мне кажется, что я вот-вот зареву: иа-а-а, как полоумная ослица. Чтобы этого не дай бог не произошло, спешу скрыться с его глаз.

Пару лет назад я увидела у нашего подъезда фургон с названием транспортной компании, а из его квартиры выносили мебель и вещи. Помню, что жутко испугалась. Я не хотела, чтобы он исчезал из моей жизни, как это сделали все, кого я любила. Не нарочно, конечно, но они это сделали.

Мне казалось, что всё не так уж плохо, и пол не шатается под моими ногами, пока я знала, что в соседней квартире живёт он.

Глупо, ведь я Антона вообще не знаю. Но мне дороги секундные встречи в подъезде. Каждое из них я храню в памяти, холю и лелею. А уж если удаётся перекинуться хотя бы двумя словами, как сейчас, я вставляю эти воспоминания в рамочку и по несколько раз в день любуюсь. До следующей встречи.

У него такие притягательные карие глаза и мальчишеская задорная улыбка. Я так не улыбаюсь. Просто не способна. Его голос по-мужски мягкий, он никогда не был со мной груб. Даже в утренние часы, когда мы, словно зачарованные чудовища, ещё не превратились в нормальных людей.

Я принюхиваюсь и понимаю, что в носу до сих пор кружит аромат, исходивший от него сегодня. Новый год пахнет именно так. Мандарины и хвоя, словно он съел килограмм цитрусовых и пообнимался с елью в лесу.

Я люблю эти ароматы, готова вдыхать снова и снова, хотя у меня аллергия на цитрусовые, а дома никогда не было настоящей ёлки, только старая и искусственная, доставшаяся мне по наследству от бабушки.

От неё мне много чего досталось, включая эту квартиру. Но вместе с ней перешла старая мебель, сменить которую я пока не могу, будучи простой студенткой. Ещё повсюду атрибутика бабушкиной несостоявшейся карьеры, за которую её чуть не посадили в тюрьму в советское время.

Ясновидящая, гадалка, экстрасенс — называйте, как хотите. Но она занималась тем, что рассказывала людям их судьбу, помогала лечить болезни и делала ещё кучу всякой всячины.

Только вот приёмы она не вела, но не отказывала тем, кто приходил за помощью по совету знакомых.

В теперь уже моей квартире найдётся вся необходимая утварь: и карты, и непонятные косточки, свечки, странные символы, амулеты, статуэтки. Обобщая скажу: всё, что душе угодно.

Даже самый ярый скептик сдастся перед такими атрибутами. Бабушка за свою помощь денег не брала. Состояние квартиры, точнее, полное отсутствию ремонта и новой мебели в нём, подтверждает мои слова.

По классике жанра, должна быть ещё кошка, которая будет смотреть в пустую стену, словно видит там то, чего не можем мы.

Её нет. Бабушка не особо жаловала этих представителей фауны.

Я аккуратно опускаю сумку на комод. За ней следует журнал. Чтоб ему пусто было!

И не раздевшись, прохожу в зал. Меня манит конверт, который я нашла в своём ящике. Я слишком нетерпелива. Кто мог отправить мне письмо?

Конверт старый. У бабули таких было много. Она не признавала инновацию, не доверяла социальным сетям, как и её подружки.

Зато почта вселял им доверие. Чудные они, старушки.

Поэтому они переписывались проверенным способом до самой бабушкиной смерти. После её похорон я написала всем и получила ответные письма с соболезнованиями.

Может, я кого-то забыла? И теперь какая-нибудь старушка интересуется, куда пропала её подружка по переписке. Сразу отметаю это предположение, ведь прошло уже пять лет.

Вскрываю конверт, поддев место склейки ногтем. Оно легко поддаётся, и вот я уже достаю немного пожелтевшие страницы. И тут же окунаюсь в бабушкин каллиграфический почерк. Он никогда не сравнится с моими закорючками, сколько бы я ни подражала ей.