– Что ж, лорд Уорт не желает брать на себя труд распоряжаться нашими жизнями, и тем лучше, – заявил Перегрин. – Ты намерена блеснуть в обществе, да и я, сдается мне, найду массу развлечений по своему вкусу, если сварливый старикан не будет путаться у нас под ногами.

– Пожалуй, – с некоторым сомнением протянула мисс Тавернер. – Но хотя бы из чистой вежливости мы обязаны испросить у него разрешения на то, чтобы поселиться в Лондоне. От всей души надеюсь – он не настроен против нас и не сочтет это грубостью с нашей стороны; не исключено, лорд Уорт предпочел бы, чтобы опекуном был назначен мой дядя, а не он сам. Должно быть, это показалось ему чрезвычайно странным. Мы с тобой оказались в щекотливом положении, Перри.

В ответ прозвучало лишь сдавленное фырканье, и мисс Тавернер, решив больше не распространяться на эту тему, откинулась в угол сиденья и принялась в очередной раз перечитывать скудную переписку с лордом Уортом.

Дело и впрямь было щекотливым. Его светлость, возраст которого, по ее расчетам, приближался уже к пятидесяти пяти или даже пятидесяти шести годам, демонстрировал явное нерасположение заниматься делами своих подопечных, и хотя, с одной стороны, это было хорошо, с другой – не очень. Ни она сама, ни Перегрин еще никогда не выезжали из дому дальше Скарборо. Они совершенно не знали Лондона и не имели там знакомых, которые могли бы стать для них наставниками. Единственными знакомыми людьми во всем городе были их дядя и кузина, которая вела вполне респектабельный, но отнюдь не светский образ жизни в Кенсингтоне. Именно на эту леди и вынуждена была полагаться мисс Тавернер в том, что она представит ее обществу, поскольку дядя, отставной адмирал флота, состоял с их отцом в отношениях сильного взаимного недоверия и неприязни, что совершенно недвусмысленно исключало возможность свести с ним знакомство либо обратиться к нему за помощью.

Сэр Джон Тавернер ни разу не отозвался о своем брате хотя бы с малейшей приязнью, а когда его подагра обострялась, величал того не иначе как проклятым негодяем, которому самое место – в петле на ноке рея. Немногие удостаивались подобных «любезностей» от сэра Джона. Время от времени он живописал своим детям характерные образчики поведения дядюшки, убедившие их в том, что тот и впрямь первостатейный подлец, а не просто невинная жертва предубеждений сэра Джона.

Должно быть, лорд Уорт счел вопиющей несправедливостью факт, что он, в глаза не видевший старого друга на протяжении последних десяти лет, был назначен опекуном его детей, а вот сами они, прекрасно знавшие сэра Джона, не усматривали в том ничего необыкновенного. Сэру Джону, неизменно отличавшемуся вспыльчивостью и раздражительностью, в последние годы жизни не удавалось поддерживать радушных и сердечных отношений со своими соседями. Ссоры следовали одна за другой. Но, оставаясь после смерти супруги затворником в своем поместье, сэр Джон за десять с лишним лет виделся с лордом Уортом не более трех раз, в силу чего избежал с ним распрей и по какой-то неведомой причине счел человеком, способным позаботиться о его детях в случае, если он умрет. Уорт был славным малым; сэр Джон вполне полагался на него в том, что он сумеет с толком распорядиться тем весьма значительным состоянием, которое он оставит детям, и мог не опасаться, будто он поживится за их счет. Сказано – сделано. На свет появилось завещание. О его содержании не подозревали ни Уорт, ни сами дети. Это, как вынуждена была признать мисс Тавернер, вполне соответствовало нраву сэра Джона, отличавшегося изрядным упрямством и самодурством.

Из задумчивости ее вывели тряска и грохот колес, вкатившихся на брусчатку. Подняв глаза, мисс Тавернер обнаружила, что они достигли Грантема.

После того как карета въехала в Грантем, форейторам пришлось резко снизить скорость, настолько сильным оказалось здешнее уличное движение и настолько многочисленные толпы запрудили тротуары, а также саму проезжую часть.

Повсюду царили суета и оживление, поэтому, когда вдали наконец показалась гостиница «Георг», величественное здание из красного кирпича, возведенное на главной улице, мисс Тавернер с удивлением обнаружила перед ним настоящее столпотворение экипажей, колясок, кабриолетов и фаэтонов.

– Что ж, – заметила она, – я рада, что по совету миссис Минсмен написала, чтобы заранее заказать нам комнаты. Я и представить себе не могла, что в Грантеме может царить подобное оживление.

Сэр Перегрин стряхнул с себя сонливость и, глядя в окошко, подался вперед.

– Да тут настоящая толкотня, – заметил он. – Должно быть, происходит нечто необычайное.

В следующий миг карета, свернув под арку во двор, остановилась. Здесь наблюдалась еще бо́льшая суета и все конюхи были чрезвычайно заняты, поэтому на протяжении нескольких минут ни один из них не только не подбежал к экипажу, но даже не подал виду, что вообще заметил его появление. Правда, какой-то мальчишка-форейтор, который стоял, небрежно привалившись к стене, при полном параде, с белым плащом на плечах и соломинкой в зубах, окинул-таки карету равнодушным взором. Но, поскольку в его обязанности не входило заниматься лошадьми либо обихаживать путешественников, то он не сделал даже попытки поспешить им на помощь.

Издав нетерпеливое восклицание, сэр Перегрин распахнул дверцу в передней части кареты и спрыгнул на землю, коротко бросив сестре, чтобы она оставалась на месте и ждала его возвращения. Широким шагом он направился к досужему форейтору, который при его приближении почтительно выпрямился и вынул соломинку изо рта. После недолгого совещания с мальчишкой сэр Перегрин поспешил вернуться к карете. Скука его моментально испарилась, а глаза засверкали возбуждением.

– Джудит! Нам несказанно повезло! Кулачный бой! Подумать только! Мы впервые оказались в Грантеме – и вдруг такая удача!

– Кулачный бой? – эхом откликнулась мисс Тавернер, брови которой недоуменно сошлись на переносице.

– Да, и еще какой! Чемпион – Том Крибб[4] – завтра будет драться с Молино[5], в каком-то местечке (я не разобрал, где именно) неподалеку отсюда. Хвала господу, что у тебя достало здравого смысла заказать наши комнаты заранее, потому что, говорят, в радиусе двадцати миль не найти свободной койки! Ну же, слезай, не будем терять времени, Джу!

Сообщение о том, что она прибыла в Грантем накануне боксерского поединка, едва ли могло доставить мисс Тавернер удовольствие. Но, прожив бо́льшую часть жизни в обществе отца и брата, равно как и привыкнув к бесконечным разговорам о боксе, в котором джентльмены не находили ничего предосудительного и даже с готовностью принимали участие, она смирилась с желанием Перегрина присутствовать на поединке. Сама же, естественно, предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте. Кулачные бои вызывали у нее одно лишь отвращение. И, хотя и речи не могло быть о том, чтобы она своими глазами наблюдала за подобным зрелищем, девушка прекрасно понимала: ей придется выслушать подробное описание схватки, да еще и оказаться единственной представительницей слабого пола в гостинице, битком набитой помешанными на спорте джентльменами всех мастей. Несмотря на это, она предприняла слабую попытку выразить протест, впрочем, без особого успеха.