Он не терзался угрызениями совести оттого, что оставляет ее одну на все утро: город опустеет, и она вполне может прогуляться пешком, не нарушая приличий; можно даже не брать с собой горничную.

Вскоре после завтрака он умчался, сунув в один карман сверток с бутербродами, а в другой – бутылку. Дорогу нашел без труда: для этого достаточно было двигаться в общем потоке, растянувшемся на добрых восемь миль. Все дружно направлялись в Тислтон-Гэп, воспользовавшись для этой цели всевозможными средствами передвижения, начиная от громоздких и неуклюжих карет и заканчивая фермерскими телегами. Те же, кому не удалось вымолить или купить местечко в экипаже, шли пешком.

В силу обстоятельств процессия двигалась медленно, но вот наконец вдали показалось место боя – скошенное поле неподалеку от Краун-Пойнт. Похоже, оно уже до отказа заполнено зрителями. В самой его середине несколько человек в поте лица возводили двадцатипятифутовый помост.

Перегрину указали участок, где выстроились экипажи благородных господ, и он постарался занять место как можно ближе к рингу. До начала боя оставалось еще некоторое время, но ничто не могло испортить ему настроения, и он с интересом принялся наблюдать за постоянно увеличивающейся толпой. Сперва компания выглядела грубоватой, однако ближе к полудню количество карет превысило число телег. Единственным, что омрачало радость Перегрина, было отсутствие знакомых среди состоятельных спортивных болельщиков, окружавших его со всех сторон, непритязательный вид нанятой им двуколки да наличие у его собственного пальто всего лишь трех пелерин. Эти неприятности омрачали ему удовольствие, но он тут же забыл о них, когда кто-то рядом с ним воскликнул:

– А вот и сам Джексон[10]!

Одиночество, двуколка и пальто тотчас же отошли на второй план: это же сам Джентльмен Джексон, бывший чемпион, а теперь самый знаменитый тренер по боксу в Англии!

Он направлялся к рингу в сопровождении еще одного мужчины. Вот запрыгнул на помост, и толпа разразилась приветственными криками, на которые он ответил улыбкой и добродушным взмахом руки.

Внешность его никак нельзя было назвать располагающей; лоб был слишком узким, нос и губы выглядели мясистыми и грубоватыми, а уши торчали едва ли не перпендикулярно голове. Но глаза у него были особенными, ясными и проницательными, а фигура, хотя ему уже перевалило за сорок, все еще оставалась подтянутой и стройной. Руки у него казались маленькими, а с его лодыжек, которые, по слухам, были растянутыми, снимали слепки. Одет он был хорошо и дорого, но не броско и держался с подобающей скромностью.

Вскоре он покинул ринг и заговорил о чем-то с рыжеволосым мужчиной в тильбюри, стоявшим рядом с двуколкой Перегрина. Его тут же окликнула парочка молодых бездельников, посыпались шутки, зазвучал смех, и Перегрину отчаянно захотелось присоединиться к ним. Однако юноша надеялся, что пройдет совсем немного времени и он уже сам будет предлагать пари на то, что в следующем спарринге пробьет защиту Джексона. И тот, без сомнения, откажется принимать ставки, как отказался сейчас, добродушной улыбкой и необидным взмахом руки давая понять, что это будет грабеж чистой воды. Поскольку все, даже сэр Перегрин Тавернер, никогда прежде и близко не бывавший в Лондоне, знали: ни один из его учеников так и не сподобился попасть в Джексона, если на то не было его собственного желания.

Через несколько минут Джексон вернулся к группе мужчин подле ринга, потому что вскоре ему предстояло исполнять обязанности рефери; вдобавок на него, как обычно, была возложена ответственность за большинство приготовлений. Перегрин не сводил с него глаз, явственно представляя, как в ближайшее время и сам будет брать уроки кулачного боя в его знаменитой боксерской школе под номером 13 на Бонд-стрит, и не заметил появления кареты, запряженной четверкой лошадей, которая, протиснувшись сквозь толпу, остановилась прямо рядом с ним.

Раздался чей-то голос:

– Крахмал – замечательное изобретение человечества, но всему надо знать меру, Вустер! Я полагал, Джордж намекнул вам об этом?

Голос прозвучал негромко и с обманчивой мягкостью, однако Перегрин, подпрыгнув словно ужаленный, резко обернулся. Говорил джентльмен, управлявший упряжкой чистокровных гнедых, тот самый, в пальто с пятнадцатью пелеринами. Он обращался к франту с чудовищно высоким воротником в шейном платке, который, покраснев, заявил:

– О, идите к черту, Джулиан!

И надо же такому случиться, что порывистое движение Перегрина заставило его непроизвольно натянуть вожжи, отчего фермерская кобылка попятилась. Юноша моментально остановил ее, но не раньше, чем левое крыло его двуколки со скрежетом зацепило правое крыло кареты. В отчаянии он готов был громко выругаться.

Джентльмен в коляске обернулся, и брови его в страдальческом изумлении взлетели ко лбу.

– Многоуважаемый сэр, – начал было он и умолк. Изумление сменилось обреченностью. – Я должен был и сам догадаться, – сокрушенно пробормотал он. – В конце концов, вы ведь говорили, что наша встреча давеча не последняя, не так ли?

Слова эти прозвучали негромко, но Перегрину, зардевшемуся от досады, показалось, будто глаза всех присутствующих устремлены на него. Во всяком случае, джентльмен с высоким воротником подался вперед, чтобы взглянуть на него через разделявшую их карету. Юноша выпалил:

– Это всего лишь царапина! Я старался избежать столкновения, но не мог ничего поделать!

– Да, именно это я и имею в виду, – вздохнул его мучитель. – Я совершенно уверен, что не могли.

Залившись краской стыда до корней волос, Перегрин заявил:

– Можете не беспокоиться, сэр! Уверяю вас, это место мне больше не нравится!

– В чем дело? Чем вам не угодил сей юноша, Джулиан? – с любопытством осведомился лорд Вустер. – Кто это вообще такой?

– Один мой знакомый, – ответил джентльмен в коляске. – Незваный, но чертовски навязчивый.

Перегрин крепко ухватил вожжи руками, которым явно недоставало твердости; он мог не найти другого места, но и оставаться здесь тоже не собирался.

– Я избавлю вас от своего присутствия, сэр!

– Благодарю вас, – пробормотал его собеседник и слабо улыбнулся.

Двуколка, благополучно выбравшись из столпотворения экипажей, с необычайной осторожностью двинулась прочь. К этому времени в первом ряду не осталось ни единого свободного места, в которое могла бы втиснуться его повозка, и, проехав вдоль всего строя, Перегрин уже начал жалеть о своем поспешном решении. Но, едва только он собрался повернуть налево, чтобы обогнуть собравшихся сзади, как его добродушно окликнул молодой джентльмен в изящном двухколесном экипаже, заявив, что готов чуть ближе придвинуться к карете справа от себя, дабы освободить место для двуколки.