— В чем дело? — тихо произнесла она, и вздрогнула: впервые на ее вопрос некому ответить. Тишина в квартире стоит убийственная. Никто не стучит клавишами, работая на компьютере, никто не слушает свою любимую музыку… Она одна, совершенно одна: ни мужа, ни сына. Молчание стен, предательски затихший телефон. Словно нет больше того мира, по которому она шла с неизменно гордо поднятой головой. Осталась тишина, страх перед забвением, холод одиночества. Мила резко вскочила с дивана. Что же с ней происходит? Она ведь долго добивалась этого. Получила и раскисла? Сердце снова помчалось галопом, сбивая дыхание и заставляя ощущать неприятную нарастающую тревогу. Мила резко поднялась и подошла вплотную к картине — любимому украшению комнаты. Это был портрет хозяйки руки известного мастера. Когда он писал ее? Кажется, года четыре назад. Он пытался ухаживать, но Мила сразу дала понять, что откажется от сеансов. Она едва находила время, чтобы два раза в неделю позировать, а он со своими глупостями. Другая была бы польщена, другая, но не Смыслова. Мастер наверняка чувствовал себя обманутым, но упрямо продолжал работать. Однако полностью скрыть свое разочарование не смог:

— Трудно писать в таком настроении, — обмолвился он как-то, на что Мила удивленно подняла брови.

— Будем ждать вдохновения?

— Вы лишаете меня его своей холодностью, Людмила…

— Да? — его вкрадчивый, чуть с придыханием голос выводил Милу из себя. В сочетании с красноречивыми взглядами это становилось сущей пыткой. Что на нее нашло тогда, когда она, покраснев до кончиков волос, согласилась на этот эксперимент? К тому же она не любила, когда ее прекрасное имя произносили так напыщенно. — Боюсь, что не в моих силах что-либо изменить. Мне, право, неловко что я создаю вам дискомфорт…

Она старалась быть вежливой, желая лишь одного — чтобы сеанс поскорее закончился. Но мастер брал себя в руки, снова принимался шутить, разряжать атмосферу. Видимо, он чувствовал, что его натурщица может не прийти в следующий раз. И однажды он вручил ей портрет, который, по правде говоря, поразил Милу. Ей показалось, что художник смог заглянуть внутрь ее самой. Это было ее тело, ее руки, длинные, ухоженные пальцы. Ее волосы, чуть более пышные, чем в жизни, но главное — глаза. Живые, лукавые, проницательные, чуть ироничные. В них не было страсти, жажды любви — насмешка и уверенность в себе. То, что надо! Поставив картину на стул в гостиной, Мила позвала мужа:

— Макс, посмотри, что я привезла!

— Ух ты! — Максим принялся ходить вокруг полотна и наконец воскликнул: — Фантастика!

— Ты о чем? — самодовольно улыбнулась Мила.

— Где бы я ни стоял, твои глаза следят за мной…

— Придумаешь такое, — она прыснула, но потом поняла, что Максим говорит правду. Карие глаза на портрете смотрели внимательно, словно следуя за зрителем в любой уголок комнаты. Они говорили: «Я все вижу! Но мне нет ни до кого и ни до чего дела!» Смыслова повернулась к мужу и сказала: — Очень хорошо! Оставляю ее здесь вместо себя. Закрепи картину вот на этой стене, пожалуйста. Теперь ты всегда будешь ощущать мое присутствие, и тебе не будет казаться, что меня сутками нет дома.

— Было бы приятнее чаще общаться с оригиналом.

— Не обещаю. Если не могу выполнить, никогда не обещаю.

Оставшись один на один с портретом, Мила еще острее почувствовала свое нынешнее одиночество, ненужность. Карие глаза в упор смотрели на нее, усмехаясь, словно желая сказать: «Ты осталась одна, совсем одна. Любуйся… Ты этого хотела, к этому стремилась. Почему же теперь тебе невесело?» Мила отвернулась от картины, но через мгновенье снова посмотрела на свое изображение. И только она это сделала, как картина снова принялась разговаривать с ней: «Ты оттолкнула человека, безоглядно любившего тебя со всеми твоими недостатками, причудами. Тебе никогда не стать по-настоящему счастливой без него. Но ты так упорно показывала ему свое равнодушие, что смогла убить и его любовь к тебе. Радуйся, ты свободна. Почему же у тебя такие испуганные глаза?» Что за ерунда?! Мила отвернулась от портрета, сердито нахмурившись. Она все сделала правильно. Все было обречено с самого начала. Удивительно, что они вообще прожили вместе так долго. Случилось то, что должно было случиться. Нет, она не одна! Пусть замолчит эта картина и не старается испортить ей настроение. Сколько поклонников и поклонниц, для которых она — кумир, недосягаемое божество. Сколько известных людей с удовольствием соглашаются стать героями ее новой авторской программы. А стоит только открыть верхний ящик стола, — там куча признаний, откровений, просьб, хвалебных посланий… Ее жизнь для тысяч людей — сказка, в которой она — королева, хозяйка, всемогущая повелительница.

Мила подошла к столу, взялась за ручку, чтобы снова увидеть аккуратно сложенные белые листы, исписанные самыми разными почерками. Оставалось сделать одно движение, но что-то останавливало ее. Не этого доказательства собственной значимости требовало ее естество. Здесь все было предельно ясно: самый высокий рейтинг авторской программы, самая популярная телеведущая канала, самое узнаваемое лицо. На нее хотят быть похожими тысячи поклонниц различных возрастов. Они готовы носить ее на руках, забрасывают отдел писем просьбами повторить ту или иную ее программу, угрожают, умоляют. Ее хотят видеть и слышать чаще. Она смогла достучаться до огромной аудитории, отставляющей все свои дела, когда в эфире авторская программа Милы Смысловой «Успех».

Она и сама не ожидала, что все полупится настолько здорово.

— Так держать! — Хлебников тоже был в восторге, открыто выражая свое отношение к новой программе, ее растущему день ото дня рейтингу. Он был рад, что не ошибся, поверил интуиции, пригласив Милу работать в свою команду. Прошло много лет с тех пор, как Хлебников ощутил необъяснимое волнение, общаясь с Милой на одной из званых вечеринок, и не смог побороть импульсивного желания забрать Милу из кажущейся ему душной и ограничивающей творческий потенциал редакции журнала. Она была там первой, должна была стать первой и на телевидении. Это сквозило в каждом ее движении. Хлебников поставил на свое чутье и теперь пожинал плоды невероятной энергии этой красивой, целеустремленной женщины. О том, что она легко оставила свою команду, он старался не задумываться. Это было чистоплюйство, плохо уживающееся с большими деньгами. Единственное, чего он опасался, как бы житейские проблемы не помешали ее планам.

— Домашние не обижаются? — как-то поинтересовался он, видя, сколько времени Мила проводит в студии.

— Домашние? — Смыслова удивленно посмотрела на него. — Они все понимают, Константин Сергеевич.

— Мила, мы ведь договорились без отчества.

— Они привыкли, Костя, и знают, что для меня главное, а что второстепенно.

— Значит, мужа пирогами ты не балуешь? — улыбнулся Хлебников.

— И сына тоже. Они привыкли. У них нет другого выбора.

Хлебников тогда успокоился окончательно. Он понял, что для Милы работа так же важна, как и для него самого. Только в его случае все закончилось разводом: постоянное отсутствие мужа в доме сделало свое дело. Не все домашние мирятся с подобным положением вещей. Смыслова долгое время была исключением из правил, но недавно и она попала в число тех, для кого работа стала единственным спутником жизни, наркотиком, без которого — ломка, болезни, бессмысленное существование. Теперь и она без семьи. Хлебников снова присматривался, не задавая вопросов, просто наблюдал за Милой. Внешне как будто ничего не изменилось. Она все так же полна планов, энергии, кажется, даже повеселела, стала более терпимо относиться к окружающим. Теперь в глазах посвященных она одинокая женщина, сделавшая выбор в пользу своего любимого дела.