Этот же, напротив, вел себя чрезвычайно культурно и даже деликатно. Он был похож на европейца — шведа или норвежца.

Перед тем как перейти собственно к допросу, следователь подробно расспросил Андрея об условиях его содержания. Узнав, что арестованный командир почти двое суток провел в одной камере с рядовыми дезертирами, да вдобавок еще и уголовниками, майор страшно возмутился. Встав из-за стола, он раздраженным шагом несколько раз прошелся мимо сидящего Лямина. Андрей, который успел за последние дни привыкнуть к постоянным обвинениям и оскорблениям, с благодарностью принял обещание могущественного офицера НКВД добиться наказания виновных в таком возмутительном самоуправстве.

Завоевав таким образом расположение подследственного, энкавэдэшник вернулся за свой стол и раскрыл папку с личным делом арестованного.

— Перед тем как дать заключение для трибунала, мне необходимо кое-что уточнить, — будто извиняясь, пояснил он, не отрывая глаз от машинописного текста. — Поэтому расскажите мне еще раз, гражданин Лямин, почему вы не выполнили приказ?

Этот вопрос прозвучал из уст следователя совсем буднично, словно речь шла не о преступлении, карающемся в условиях военного времени только смертью, а о банальной тыловой самоволке.

Андрею снова пришлось повторить свой рассказ о событиях, которые в течение всего одного часа превратили его из гордости семьи и друзей, любимца девушек — «сталинского сокола» в презренного преступника и труса…

В тот день его полк с раннего утра штурмовал немцев, рвущихся к высоте 102,0. Так на оперативных картах обозначался расположенный в центральном районе Сталинграда Мамаев курган. Владение этой позицией означало контроль над центральной частью города и волжскими переправами. Непрекращающиеся воздушные свалки с немецкими асами над Мамаевым курганом быстро обескровили части 8-й воздушной армии Юго-Западного фронта. Полк Лямина выполнил в тот день максимально возможное число боевых вылетов и к вечеру фактически перестал существовать. Большая часть его летчиков догорала в степи среди обломков своих машин. Для многих могилой стала Волга…

С седьмого задания уцелевшие летчики полка вернулись незадолго до наступления сумерек. Хотя обычно уже после трех полноценных вылетов пилоты едва стоят на ногах от усталости. Часто после такой тяжелой боевой работы у молодых крепких парней не бывает сил даже сразу выбраться из кабины истребителя: у кого-то идет носом кровь, кого-то тошнит. Температура у вымотанных до крайности людей поднимается до 38–39°C. Состояние такое, что есть совершенно не хочется, все мысли лишь о том, как добраться до своей койки в казарменной землянке. Придешь туда, повесишь шлемофон, на брезент ляжешь, а заснуть не можешь: перед глазами весь этот кошмар проходит. Обдумываешь, почему этот так пошел, а другой — вот так. Чтобы успокоиться и снять психологическое напряжение, надо выпить сто грамм водки и быстрее ложиться спать, так как утром снова в бой…

Но этот страшный день был еще далек от завершения. На войне летчикам часто приходиться работать на износ. Никого не волнует, что завтра из-за хронической усталости ты можешь потерять сознание при перегрузках затяжного боя или допустишь роковую ошибку, которая будет стоить тебе жизни. Вот и в тот вечер из штаба Воздушной армии вновь поступил безапелляционный приказ: срочно вылетать навстречу идущим к высоте 102,0 немецким бомбардировщикам. К этому часу в полку осталось только три исправных самолета МиГ-3. Но приказ есть приказ…

Причем из штаба потребовали, чтобы, ввиду особой важности задания, атаку возглавил лично командир полка.

Майор Гречанин был заслуженным летчиком — Героем Советского Союза, ветераном Испании и Халхин-Гола. Но после тяжелого ранения, которое он получил в конце 1941 года под Ростовом, что-то сломалось в душе недавнего храбреца. Гречанин стал бояться летать! С представителями рискованных профессий такое иногда случается, даже с большими мастерами. Кому-то все-таки удается преодолеть себя, а кому-то нет. Майор свой страх перебороть не смог…

Однажды сослуживец по секрету рассказал Лямину, что случайно слышал, как хорошо выпивший Гречанин честно признавался комиссару: «Ничего не могу с собой поделать, Сергеич. Как только представлю, что надо сесть в самолет, у меня все внутри сжимается. Какой из меня теперь к черту боец, если я заранее чувствую себя жертвой!»

После возвращения из госпиталя в полк майор постоянно ходил «под градусом» и всеми правдами и неправдами пытался увильнуть от полетов. Но, тем не менее, подчиненные летчики и техники любили его за незлобивый нрав и уважаемое в ВВС имя.

И вот наступил момент, когда Гречанину пришлось снова подняться в воздух. С собой он взял Лямина и еще одного толкового летчика. Правда, вскоре после взлета двигатель на самолете второго ведомого задымил, и ему срочно пришлось возвращаться. Поэтому дальше к цели пошли только майор и Лямин.

Андрей в малейших деталях помнил тот полет: весь маршрут усыпан обломками наших и немецких самолетов. Многие машины сбиты совсем недавно и еще горят. Вот и линия фронта. На земле идет бой. Сквозь пелену гари едва видны взрывы, вспышки орудийных выстрелов. На востоке горит Сталинград… Весь город в пламени, будто огнедышащий вулкан. Дым от пожаров поднимается на километр-два и упирается в облака. Волги не видно, нет ее… Хотя она — огромная — в целый километр шириной, но вся затянута плотной черной пеленой…

Навстречу их паре надвигается армада самолетов. Вначале они похожи на комариный рой, но по мере приближения точки начинают обретать знакомые хищные очертания. Лямину никогда не приходилось видеть в небе одновременно такое огромное количество вражеских истребителей и бомбардировщиков. Тяжелогруженые «юнкерсы» и «хейнкели» неторопливо идут плотными строями на разной высоте. Между ними бойко снуют эскортные группы «мессеров»[18]и «фоккеров».[19]

Воевать вдвоем на равных с такой мошной эскадрой невозможно. Остается только врезаться в плотные порядки противника, и если очень повезет — сбить или таранить несколько бомбардировщиков, прежде чем погибнуть самому. Лямин сжимается в комок. Теперь он сгусток нервной энергии и напряженных мышц. Силуэты вражеских самолетов стремительно увеличиваются в размерах. До сшибки с ними остаются считаные секунды…

Как ни странно, но особого страха Андрей тогда не чувствовал, ноги у него не тряслись. Думать о смерти было некогда. Он просто работал ручкой управления и педалями, контролировал приборы, старался не оторваться от самолета ведущего…

Неожиданный маневр командира застал Лямина врасплох. Буквально в последний момент перед столкновением с противником Гречанин вдруг энергичным полупереворотом через крыло ушел вниз и в сторону — вверх по Волге. Радиостанций на их МиГах не было, так что Андрей не мог связаться с командиром и узнать, в чем дело. Бросить его он тоже не имел права. Лейтенанту оставалось лишь повторить маневр ведущего. Надвигающиеся тесные порядки немецких бомбардировщиков сразу пронеслись мимо — наискосок и вверх. Андрею почему-то отчетливо впечатались в память куски аэродромной грязи, прилипшие к колесам одного из немецких пикирующих бомбардировщиков «Юнкерса-87», под «брюхом» которого он тогда проскочил. Причем Лямин не смог бы сейчас вспомнить, в какой цвет были выкрашены фашистские самолеты, что было намалевано на их фюзеляжах, но эти куски черной жирной земли до сих пор стояли у него перед глазами…