тогда пойдем как обычно. Вываливай свой поток сознания, а я что-нибудь почиркаю, и потом посмотрим.

Сейчас я не вспомню и половины из того, что ему наговорил. Меня уносило в такие дебри, которые не снились в кошмарах даже психам, но Бутч кивал, что-то рисовал в планшете, останавливаясь, чтобы сварить очередную порцию кофе или уточнить цвет.

— Все черно-белое, Бутч. Не хочу цветного!

— Как твоя жизнь, — хохотнул он, и я кивнул. — Короче, давай так. Ты проспишься и приедешь, если не передумаешь.

— Бутч, я хочу прямо сейчас!

— А мне по хую твои хотелки! Бухого колоть все равно не стану — кожа дубовая и кровищи будет море. Потом перекрашивать тебя полностью.

— Ну окей. Я все равно приеду.

— Послезавтра. В восемь утра. И возьми с собой пожрать. Надумаешь делать, значит хреначить будем до победного.

Выпнул меня из своей студии, а сегодня докрашивал внутреннюю часть предплечья, превращая шрамы в отблески луны на покрытом мелкой рябью озере. Мне достаточно было один раз посмотреть на эскиз, чтобы еще раз убедиться в том, что Бутч услышал меня. За два дня на моей руке появился рукав: на плече лицо воинственной девушки в шлеме, из-за которого проглядывала щербатая луна, и ниже, на предплечье, стоял густой черный лес, переходящий в небольшое озеро, а на его берегу тоскливо выл в тумане одинокий волк. И хотя лица у девушки не было видно полностью — шлем-череп, украшенный когтями, чеканкой и крыльями, скрывал большую часть, оставляя видимыми только пронзительно грустные глаза и приоткрытые губы, — я чувствовал, что она наблюдает за волком, в котором узнал себя.

Бутч полностью промыл татуировку и, сделав несколько фотографий для своего портфолио, замотал руку одноразовой пеленкой.

— Завтра придешь с утра, закатаю в пленку. Не бухать, не чесать, промоешь часов через шесть и замотаешься так же. Пеленки в аптеке купишь сам. Не маленький, — выдал он рекомендации.

— Кто та девушка? — спросил я.

— Твой личный ангел. Будет присматривать за тобой дебилом.

— Только не начинай свои бредни, Бутч. Это просто татуха и она ничего не изменит. Мне Ингеборги хватает с ее ковыряниями и символизмами.

— Тебе она не нравится?

— Ингеборга?

— Говорю же — дебил!

— Пошел ты! — оскалился я, посмотрел на эскиз, уже прикрепленный на стену, и хмыкнул, — Ничего такая. Вообще, по красоте получилось.

— Татуха есть. Красивая. Клиент доволен, клиент может валить.

— Сколько с меня, Бутч?

— С тебя? — он оценивающе посмотрел на меня и заржал. — Считай, что подарок, если нихрена не помнишь. И вот еще что, Фил.

— Ну?

— Ночь темнее всего перед рассветом.

— Что?

— Что слышал. Вали уже. Единственное желание — побыстрее избавиться от твоей рожи и завалиться спать.

— Будь, Бутч.

— Надумаешь второй рукав хреначить — заходи, поболтаем.

Мы похлопали друг друга по спине и разбежались.

Реакция отца ожидаема. Зол. Для него все, что я делаю, кажется происходящим за гранью адекватности. Орет так, что барабанные перепонки вот-вот лопнут, а хрусталики-подвески у люстры в коридоре начинают дребезжать. Даже успокоительное, в виде Ингеборги, помалкивает, благоразумно сохраняя безопасную дистанцию. Батя в гневе становится слепым и глухим.

— Сегодня же сведешь эту херню! — грохочет его голос.

— Нет.

— Я сказал, что ты ее сведешь! — медленно цедит он сквозь стиснутые зубы. Достает из кармана кошелек, и к моим ногам летят несколько купюр.

— Еще раз повторить?

Он сверлит меня взглядом. Испепеляя своей ненавистью. Вот только в ответ получает ровно ту же порцию ледяной злости. И загнав меня в угол, загородив собой выход из ванной, делает самую большую ошибку.

— Ты меня никогда не понимал и не слышал. Папа… — последнее слово выплевываю ему в лицо, покрывающееся красными пятнами. Но даже этого мне мало. Я бью по самому больному. Наотмашь. Так, чтобы он заскрипел зубами, а перед глазами вспыхнула кровавая пелена. — Ты убиваешь все, к чему прикасаешься. Это твоя вина, что мама…

— Филипп, прошу тебя, остановись!

Ой, кто это тут у нас лезет? Психологиня Ингеборга? Решила разрулить конфикт? Да? Самая умная?

— Лучше накапай папику валерьянки. Хоть какая-то польза будет, — рычу я, — И не учи меня, как с ним разговаривать. У тебя нет на это никакого права. Ты мне на мать! И никогда ей не будешь!

— Филипп!

— Я — Фил! И будет лучше, если он, — киваю на сатанеющего отца, — свалит с моей дороги прямо сейчас.

— Марк, я тебя прошу… Марк, пропусти Филиппа…

Он медленно отшатывается назад, а Ингеборга тут же вклинивается в образовавшийся просвет и встает между нами. Идиотка. Неужели она всерьез считает, что сможет остановить хоть кого-то, если накаленные нервы у одного из нас лопнут и начнется потасовка?

— Марк, пожалуйста. Марк! Пожалуйста, отойди.

Она по миллиметру оттесняет отца в коридор, а я, не мигая, жду, когда преграда исчезнет. Заканчиваю промывать руку, заматываю ее пеленкой и выхожу, чтобы хлопнуть дверью квартиры, ставя финальную точку. Батя снова проиграл. Несгибаемая скала стала сыпаться и давать трещины, когда в доме появилась эта проклятая психологиня.

В клубе сегодня жарко. Зависнув с парой знакомых в студии, писали всякую хрень, пробуя аппаратуру. Я ржал, когда Мистик трясущимися руками ощупывал пульт, стараясь не дышать в его сторону лишний раз.

— Норм техника? — бросаю я в спину диджею, затушив окурок и уложив его на вершину горы в пепельнице.

— Фил, ты хоть знаешь сколько все это стоит? — оборачивается Мистик.

— Нет. Гораздо интереснее, что ты сможешь на этом сделать. Мы ж типа звезды, а ты наш гуру музыки. Сбацаешь что-нибудь?

— Ты шутишь?

— Я разве похож на шутника? Валяй. Студия в твоем распоряжении.

Развалившись в кресле, щелчком выбиваю из пачки новую сигарету и наблюдаю за тем, как Мистик подключает пульт к своему задрипанному ноуту. Повозившись несколько минут, повернул регулятор громкости, и из колонок стал звучать бит, поставленный на репит. Жесткий, словно удары профессионального боксера по груше, ритм заставил улыбнуться — норм тема, так и тянет под такое начистить кому-нибудь рыло. Мистик тоже кайфует, смотрит на меня, а потом кивает в сторону микрофона за стеклом:

— Слабо зачитать фристайл?

— Лениво… — ухмыляюсь в ответ, стряхивая пепел под ноги.

— Типа звезда уже зазвездилась? — ржет Мистик.

— Типа того.

— Ну лады. Так и скажи, что зассал.

— А по зубам?

— Давай вон туда, — он скалится, показывая на микрофон, — а я послушаю, как именно ты собрался пересчитывать мне зубы. Ты ж типа рэпер. Йоу, бро и все такое.

Мистик повернул рукоятку громкости немного сильнее и начал мотать башкой. Я заржал, повернулся к бухому Клейстеру, и он развел руками:

— Не,