Высвеченная огоньками, упирая в бока худые руки, женщина прислушивается к дыханию детей за перегородкой.

Пробравшись туда, в закуток, где едва-едва размещаются два топчана, она тихонечко целует в лоб младшего из двоих ребятишек. Сына.

Затем… она долго и пристально разглядывает старшего. Этого паренька — подростка лет четырнадцати, вчера, поздним вечером непогода заставила постучать в дверь их дома… Кто он? Откуда? И далеко ли держит путь?

Он спит, отстранив руками непривычно жаркое одеяло. Спит неспокойно, хмурясь, и складочка возле тонких губ то сжимается, то вновь разглаживается.

Годков ему, должно быть, больше, чем кажется поначалу. Глаза — она вчера пригляделась — уже не детские. Упрямые, серые — как у жителей побережья. А волосы — светлые, мягкие. Кто-то из его родителей наверняка из Анзуресса или Бэрланда.

Руки его невелики, но пальцы крепки, и ладони — в бугорках мозолей. Вчера, как ребята уснули, муж шепнул одобрительно: скоро и у нашего младшего будут такие же…

Господи, сколько ребят бродят сейчас по заработкам из города в город! Маленькие сорвиголовы без семьи, без отца, который, быть может, ушёл с полком куда-нибудь в горы Чат-Тара или болота Элт-Энно. Поговорить бы с парнишкой, как проснётся, порасспросить, быть может — поплакать…

Женщина, вздохнув, строго поправляет одеяло старшему, касается губами лобика младшего и уходит, возвращается к своим извечным горшкам и ухватам.

Узкий луч скользнул в просвет между ставнями.

Тинч подхватил его в протянутую ладонь, и солнечный зайчик на ладони налился светом, напряжённо запульсировал в пальцах.

Необычным оказалось это пробуждение… Внезапным теплом охватило плечи. Приоткрыв глаза, он успел заметить мелькнувшее за перегородку тёмное платье хозяйки. Выпростал руку из-под одеяла, подтянул поближе сапоги, прощупал изнутри — сухо.

Когда-то… это было уже потом, через много лет после Великой Битвы, перемешавшей народы, здесь, на берегу Таккана, вкопали столбы своих хижин грубоватые, неразговорчивые люди. И бывало, что ни слова так и не услышит от них самый дотошный гость. Молча прикроют за вошедшим не знавшую ни замков, ни засовов дверь, не проронив ни звука — поставят на стол ещё тарелку. Утром — так же молча, зарядив табаком трубки, спокойными глазами проводят ускользающий к горизонту корабль, и острый след его на песке занесёт, замоет крепнущая под ветром волна.

Называли они себя "тагры", что значит "камни", и в самом деле — каких речей можно ждать от камня? Правда… только попробуй дать тагру разговориться! На тебя обрушится настоящий камнепад, потому что любит сей народ ставить подряд по три, четыре, пять, а то и по шесть согласных. Очень нравятся им рычащее раскатистое "ррр" и звенящее "ссс", двойное "нн" и хрипатое "гх". И свою страну они называли в старину не иначе как "Тагэрра-Гроннги-Косс", что значило "Каменный Улей".

И два знамени было у них, отдельно для мира и отдельно для войны…

Кормило тагров море, носила скупая солоноватая земля. Росли, правда, на земле этой только лён да паслён, чеснок да вьюнок, копья-тополя подряд — что сажают только в ряд. И поднимались на песках пушистые побеги "каменных роз", да рассыпались по склонам золотые звёздочки очитка. Туговато было с хлебом — не удавались на полынной земле ни ячмень, ни пшеница. Но прошли они на юг, прошли на север, и запад, и там научились пасти и сеять, а по части мёда, пряных трав и напитков никогда не знали равных.

И всё бы хорошо, но за сорок лет до нынешних событий, после того, как близ Дангара — столицы тагров, появились первые нефтяные колодцы, по странам побережья волной пошли палящие, не утихающие войны. Не один корабельный остов до сих пор вымывает прибой из песка, поросшего "каменными розами". Останки не одного неприятельского нашествия втоптаны в красную глину равнины.

Нет и не было воинов крепче и свирепее в бою, чем тагрские. Знаменитые сабли свои ковали они на севере страны, в Бодариске. Шили обмундирование и выделывали сбрую на юге, в Маллен-Гроске. Лучшие каменщики и строители крепостей и дорог жили в Коугчаре, лучшие ружейники в Дангаре, лучшие пушкари в Бугдене, лучшие корабельные мастера в Урсе.

Отложены были до лучших времен их мирные, цвета безоблачного неба знамена с золотистым солнцем посередине. Чёрные флаги с ярко-красным солнцем развевались над головами солдат, которые с боевым кличем "даннхар!" врывались то перевалами, через Тропу Исполинов в соседний Чат-Тар, то дальше, лесами да болотами — в отдаленную страну Элт-Энно, то — посуху или по морю — в Бэрланд, или на боевых парусниках — в богатый морским зверем и рыбой Анзуресс.

Хоронило песком рыбацкие поселки, и одиноко сохли на ветру тополя, что когда-то, в день рожденья сына посажены были отцом — дабы сынок, подросши, не мучился поисками дерева для столбов своей хижины. Немногие оставались для того, чтобы, как раньше, строить дома и дороги, пасти стада в предгорьях, встречать путину в Анзурессе или торговать — с теми соседями, с которыми не воевали.

И то. Сложилось, что держали странный мир только с заморским государством Келланги, и долго держали, и не просто так. Завязалось это давно, и случись что — пошли бы с молотка дангарские нефтепромыслы и урсские верфи, оружейные, мастерские и сукновальни, кожи, сталь и строительный камень. Ведь лишились бы законной доли в прибылях очень многие уважаемые и влиятельные люди.

Со временем келлангийцы стали считать страну тагров чем-то вроде своей вотчины, а точнее — чем-то вроде надёжной дубины в борьбе с непокорными странами.

А для уверенности — пятьдесят тысяч келлангийских солдат постоянно квартировали внутри страны тагров, которая пусть не жировала, но ведь до сих пор и не голодала, и войско обеспечивалось всем необходимым. Мирные жители занимались обычными делами, солдаты совершали геройские подвиги за границей, песок и снег носило по равнине. И до каких пор это могло продолжаться — не знал и не ведал никто.

Тагр-косс, "Каменное Гнездо", называлось ныне их государство, а жители, смешавшись с переселенцами из иных земель, стали именовать себя тагркоссцами.

В накинутой на плечи кожаной, отцовской, со следами стальных защитных пластин куртке стоял Тинч, настороженным взором поглядывая в просвет ставен — в беспокойное море. К утру от бури не осталось и следа, а попутный ветер только поможет быстрей дойти до Коугчара. Что ждёт его дома?

— Снег… сказал он едва слышно, одними губами.

2

Слепящий шквал кружит над побережьем.

Влажные хлопья обжигают лицо, вплетаются в конскую гриву, пропадают