22:30 — отойти ко сну, чтобы встать ровно в 6:30 утра. Все расписано буквально по минутам! А вы тут со своей вечерней прогулкой!

— Васенька, а давайте сходим на концерт? — зовет его новая воздушная девушка, пришедшая на смену позорно сбежавшей предыдущей. Конечно же, сходим, душа моя! Но не сегодня. Для концерта выделено время в воскресенье. И слушать будем орган. В кирхе.

Тут, правда, стоит встать на защиту Василия Оттовича — музыку он, безусловно, любил, особенно ценил оперу. Данный каприз следует считать попыткой аккуратно подвести излишне надоедливую молодую особу к самостоятельному разрыву с доктором. Довольно успешной попыткой, стоит отметить. Словом — Василий Оттович знал о своей репутации, не стремился ее изменить, а временами даже откровенно ею пользовался.

К тому же строгий режим дня несколько сдвигался летом, когда доктор Фальк перебирался на дачу. Отпуском данное путешествие могло считаться лишь отчасти — по сути, Василий Оттович просто менял столичную практику на пригородную. Учитывая обитателей Зеленого луга, ни сословный состав пациентов, ни расценки самого врача сильно не менялись. Хотя, в порывах благотворительности, окрестных крестьян Фальк также принимал каждый второй и четвертый вторник.

В означенный день Василий Оттович отправился на Адмиралтейскую сторону, забрал из колониальной лавки давно заказанную коробку сигар, а затем погрузился на шустрый пароходик-«финляндец» и доплыл до Финляндского вокзала в самом что ни на есть благодушном и отпускном расположении духа. Весна стояла теплая, солнечные блики озорно играли на Невских волнах, а ветерок с залива безуспешно пытался растрепать тщательно зачесанные волосы. Удалось освободить из плена бриллиантина лишь одну прядь, которая лишь придала его образу очарования.

Утренний воскресный поезд также был выбран неслучайно. Желающих на него попасть было куда меньше, чем в пятницу, а основной поток людей он повезет уже обратно, с дач. Поэтому Василий Оттович быстро нашел купе первого класса (в столицу он возвращаться ближайшие пару недель не планировал и позволил себе шикануть), где благополучно продремал практически до самого Зеленого луга.

Сойдя с подножки на длинную дощатую платформу, Фальк глубоко вдохнул загородный воздух, полный аромата прибрежных сосен, и довольно зажмурился. Наслаждение выдалось недолгим — вышедший следом неприятный господин средних лет грубо пихнул доктора в сторону и заспешил прочь, недовольно что-то бормоча себе под нос. Фальк проводил его испепеляющим взглядом, но почел ниже своего достоинства кричать что-то вслед.

Дебаркадер, как всегда, был оккупирован зеленолужским дамским обществом. Одни сударыни ждали мужей и кавалеров, другие — использовали платформу в качестве дефиле. Усердствовали в этом плане мамочки с дочерями на выданье. Они напоминали строгих гусынь, за которыми следовали их птенчики. Прелестницы не забывали стрелять глазками в сторону незанятых сударей. Пары взглядов, естественно, удостоился и Василий Оттович. Хотя, к огорчению мадемуазелей, привычный к женскому вниманию доктор не повел и бровью.

— Василий Оттович! — раздался за его спиной обрадованный визг, от которого Фалька перекосило, будто от зубной боли. Он хотел было ускорить шаг, но на его руке уже повис груз в лице Анжелики Ивановны Любимцевой. По ее румяному лицу и кустодиевским формам сложно было поверить, что светловолосая дама считает себя сосредоточением всех возможных хворей.

— Ах, Василий Оттович, миленький, как хорошо, что вы приехали! — воскликнула Анжелика Ивановна. — Вы не поверите! Я здесь просто чахну. Чахну! Не спасает даже морской воздух!

— Возможно, он был бы более полезен, если бы вы дышали им на берегу, а не на станции в паровозном дыму? — осведомился доктор.

— Да, Василий Оттович, вы безусловно правы. Но я не могу, я жду супруга, — муж Анжелики Ивановны, средний руки чиновник министерства иностранных дел, в Зеленом луге появлялся редко и, похоже, был только счастлив сплавить жену за город.

— А разве он собирался приехать? — аккуратно осведомился Фальк.

— Нет, он работает все выходные, но почему это должно меня останавливать? — резонно возразила Любимцева. Действительно, нахождение на платформе было исключительно статусным женским занятием, а значит наличие уважительных причин для сего променада не требовалось.

— Что ж, не буду вам мешать, Анжелика Ивановна, — Василий Оттович галантно освободился от цепкой хватки Любимцевой. — Если солнечные ванны и чистый воздух не помогут — непременно обращайтесь, мы обязательно придумаем как поправить ваше пошатнувшееся здоровье.

— Непременно, Василий Оттович, непременно! — пообещала дама и вернулась к неторопливому хождению вдоль перрона под прикрытием кокетливой парасольки.

Жизнь перед станцией кипела. Вновь прибывшие дачники озирались, пытаясь вспомнить (или даже угадать) направление в сторону снятого дома. Извозчики наперебой предлагали собственные услуги. Если в соседней Финляндии представители данной профессии представляли собой чинных мужчин на солидных экипажах с обязательными бляхами и твердыми таксами, то здешний транспортный парк отличался редкостной эклектикой. Открытые коляски соседствовали с очаровательно экзотичными для столичного жителя телегами, присыпанными грязной соломой. Некоторые «ваньки» даже пытались предложить заезжим гостям собственные дачи, непременно с садом и террасой. Судьба доверчивых отдыхающих, купившихся на радужные обещания, была незавидной.

За столпотворением, усевшись на заботливо вынесенный стул, с ироничным прищуром наблюдал колоритный старик в старой, неоднократно латанной, шинели и армейской фуражке. Росту он был огромного, а окладистая седая борода солидно спускалась до самого живота, почти скрывая медаль за беспорочную службу на железной дороге. Вокруг мужчины расхаживали куры и петухи, которым он рассеяно подбрасывал зерна.

— Здравствуйте, Фома Михайлович, как здоровье? — вежливо поприветствовал старика Фальк.

— А, доктор! — обрадовался тот. — Здравствуйте, здравствуйте! Вашими заботами. Микстурка, что вы мне прописали, просто чудодейственная! Перезимовал в лучшем виде.

Фома Михайлович Аксенов трудился на станции Зеленый луг с самого ее открытия. Лишь возраст вынудил его передать работу сыну (у того уже подрастал собственный ребенок, следующий представитель железнодорожной династии). Но дело всей жизни Фома Михайлович не бросил. И в зной, и в дождь, и в мороз он обретался близ станции, наблюдая за жизнью столь милого сердцу железнодорожного мирка. Аксенов знал в лицо каждого старожила Зеленого луга так же, как расписания и модели поездов, проходивших через станцию. От взгляда его наблюдательных и чуть насмешливых бледных от старости глаз не укрывалось ничего. Неудивительно, что Фома Михайлович пользовался большим уважением среди постоянных гостей и обитателей Зеленого луга, а подчас выступал натуральной картотекой адресов и фамилий.

— Какими новостями поделитесь? — спросил Фальк.

— Да какие у нас новости? — махнул рукой Аксенов. — Все по-старому. Хотя нет, голова моя дырявая… Объявились тут, давеча, солидные господа. Столичные. И планов громадье. Поселились у Серебряного ручья, в старом доме барона фон Гарта. Собрались, значит, пансион там открывать.

— Ого! — поддержал разговор Фальк. Пансион был для здешней местности в новинку. Помимо дач гостей в Зеленом луге привечали