Мужчина вызывал отторжение: своей бесцеремонной манерой рассматривать в упор. Своей щетиной – один в один как у соседа по коммуналке, алкаша и матерщинника Семена. Собственно, благодаря Семену, который однажды полез к ней насильно целоваться, обдавая при этом запахом перегара, гнилых зубов и вареного лука, Кристина всех этих бородатиков и невзлюбила.

Вот и сейчас, глядя на желтоглазого верзилу, Крис вспомнила Семена и сморщилась, словно снова вживую услышала тот отвратительный запах, ощутила на своих плечах хватку потных скользких ладоней.

Верзила, заметив, как лицо девчонки исказила брезгливая гримаса, вздрогнул, слегка оскалился, словно желая зарычать, и отвернулся.

В тот момент, когда он почти отвел глаза, Кристине показалось, что зрачки его загорелись на миг зеркальным зеленоватым отсветом, какой бывает у кошек и собак, глядящих из темноты. Девушка передернула плечами, прогоняя ощущение жути, и тоже отвернулась.

«Выйду-ка я на всякий случай на пару станций раньше и поеду на другом поезде, если только этот желтоглазый не попытается выйти тоже», – решила она и развернулась к дверям. Поезд как раз подходил к Краснопресненской.

Крис чуть не последней из выходящих ступила на перрон, оглянулась и увидела, как незнакомец, расталкивая народ локтями, выбирается из глубины вагона. Он едва успел выскочить, получив тычок в бок от кого-то недовольного, как Крис запрыгнула обратно в вагон, двери закрылись и поезд тронулся.

«Вот так тебе! – позлорадствовала девушка мысленно. – Теперь ищи-свищи, маньяк ненормальный! Все равно не найдешь меня!»

Она доехала до нужной станции и поднялась на эскалаторе, правда, пару раз все же оглянувшись по пути – ее не отпускало ощущение, что мужчина не оставит ее в покое, и эта встреча была не последней…

Ром никогда не любил большие города.

Земля, закованная в панцирь асфальта, придавленная громадами многоэтажек, казалось, стонала под колесами миллионов автомобилей и задыхалась, вынужденная дышать выхлопными газами. Толпы людей с закрытыми, безразличными лицами, пустыми глазами заставляли нервничать его зверя.

Стоило Рому приехать в Москву, как волк внутри него тут же начал рваться домой, в родные леса, где все живое, настоящее – и земля, и деревья, и люди.

Досаднее всего, что передвигаться по Москве приходилось на метро. Денег на аренду автомобиля у Рома хватило бы за глаза: его стая была далеко не самой бедной, но многочасовое стояние в пробках раздражало еще больше, чем вынужденная теснота подземки.

Он провел в Москве уже почти четыре дня, побывал на десятке встреч, навестил нужных людей. По идее, можно было заказывать обратные билеты на самолет для себя и для четверки помощников-бет, которые – Ром это знал – устали от Москвы почти так же сильно, как он сам.

В этот вечер он возвращался с последней запланированной встречи на квартиру, которую снял для себя и своих сопровождающих. С трудом уговорил своего волка перетерпеть еще одну поездку в метро и вести себя смирно. Втиснулся в переполненный вагон. Постарался отключиться от окружающих его запахов и звуков.

Ему это даже удалось.

Почти.

Потому что через пару остановок его слишком чуткого для поездок в метро носа достиг чудесный аромат. Небывалый, невозможный в этом скопище несвежих тел и одежд.

Пахло листвой после дождя, теплым парным молоком, немного – земляникой, а венчал весь этот букет нежный, но сильный запах чистой, никем не помеченной самки.

Ромуальд – удружили же предки с именем! – повел носом, пытаясь угадать направление. Почувствовал, как встают дыбом волоски у него на затылке, как заинтересованно приподнимается, делая стойку, его волк.

– Тихо, Руд. Сидеть! – приказал зверю.

Тот уселся, нервно махнул хвостом.

– Иди к ней, – потребовал мысленно.

– Нельзя, – возразил Ром. – Не так сразу. Она не подпустит, только напугаем.

Глаза мужчины тем временем, кажется, отыскали источник пьянящего, сводящего с ума аромата.

Девушка, со всех сторон окруженная, сжатая телами более взрослых и крупных женщин и мужчин, стояла, чуть склонив голову и прикрыв глаза, и думала о чем-то своем. Чудесный запах мог исходить только от нее. Ром вдыхал его – и пьянел.

– Не упусти! – волк рванулся наружу. Волоски на предплечьях встопорщились, начали становится тверже и гуще. Заныла челюсть, предвещая трансформацию.

– Не смей! – Ром чудовищным усилием воли усмирил зверя, остановил уже начинающийся оборот. И – встретился взглядом с девчонкой, от которой все это время не мог оторвать глаз. Тревога на ее миловидном личике сменилась враждебностью и… брезгливостью? Презрением? Чем он их заслужил?!

Ром вздрогнул, по-прежнему борясь с волком, который требовал подойти, принюхаться получше, схватить понравившуюся самочку и сделать ее своей.

Руд не вел себя так раньше – никогда. Изредка обращал внимание на молодых волчиц, кокетливо вертевших хвостом перед самым сильным альфой стаи. Принюхивался, присматривался, но очень скоро терял интерес. «Не она. Не наша», – сообщал Рому и отворачивался.

Но в этот раз все было иначе.

Руд сам рвался вперед. Ему было плевать на толпу людей вокруг, на тесноту, на опасность: московская подземка – не то место, где стОит появляться волкам. Волк стремился приблизиться к девчонке, которая развернулась и явно собралась выйти на ближайшей станции.

Рому это было на руку. Там, на перроне, будет свободнее, и он сможет догнать, приблизиться, убедиться, что запах принадлежит именно ей – незнакомке в темной вязаной шапочке и в огромном пуховике, надежно скрывающем ее фигурку.

А еще там можно будет выскочить наверх, спрятаться и побороться с потерявшим остатки сдержанности Рудом. Даже если не получится удержаться от оборота – не так страшно. В темной подворотне оборотня, скорее всего, примут за крупного бродячего пса и просто постараются обойти стороной.

Поезд затормозил. Девушка устремилась к выходу, унося с собой следы сводящего с ума запаха. Ром очнулся и тоже начал прокладывать себе дорогу к дверям. Это было непросто: все, кто хотел выйти, уже вышли, и теперь в вагон втискивались, утрамбовывались новые пассажиры.

Мужчина выскочил буквально в последний момент, глянул вправо, отыскивая глазами девчонку, и едва не взвыл от досады: малышка каким-то чудом запрыгнула в уже закрывающиеся двери, ввинтилась в плотную стену человеческих тел и поезд тронулся.

Ром еще успел рассмотреть на лице девчонки выражение торжества и облегчения: она явно не жаждала знакомства.

Волк, понимая, что самочка, которой он так заинтересовался, ускользает, рванулся с новой силой. Ром заскрипел зубами и помчался к эскалатору: скорее наверх, наружу – туда, где его никто не сможет поймать и остановить, где есть шанс избежать сетей и дротиков со снотворным, которым потчуют в больших городах диких собак, приговоренных к отстрелу.