Девятнадцатилетняя Синтия помолвлена с сыном местного сквайра. Тот располагает лишь небольшим содержанием, предоставляемым ему отцом, так что на их участие в обеспечении Ники полагаться не приходится. Но и Синтия внесет свой вклад: во-первых, за ней не требуют приданого, а во-вторых, не нужно будет тратиться на ее содержание.

Пока они спорили, Афина преподнесла сюрприз: однажды утром она ушла из дома и вернулась с известием о том, что нашла себе работу.

— Да что ты говоришь! — вскричала Синтия, а леди Стантон нервно спросила:

— Что же это за работа, Афина?

— Помните старую миссис Брайбрук, которая живет в Тауэрсе?

— Ну, конечно же. Хотя твой отец и запретил мне приглашать ее к себе в дом из-за того, что ее семья занималась торгашеством, время от времени мы раскланивались с ней при выходе из церкви, — ответила леди Стантон.

— Она очень богата, — сказала Афина. — Я случайно услышала, как мясник говорил няне, что этой миссис нужна помощница писать письма, что-то вроде секретаря-компаньонки.

Никто не произнес ни звука, и девушка продолжала:

— Я позвонила ей и предложила свои услуги. Меня взяли с радостью!

— Почему же ты не спросила моего позволения? — сказала леди Стантон.

— Мне показалось, что ты не разрешишь мне, — ответила Афина. — Ты же помнишь, как папа был строг с ней, и все потому, что ее муж занимался изготовлением ковров в Киддерминстере!

— Он, в самом деле, занимался этим? — с интересом спросил Ники.

— Мне кажется, что она симпатичная старушка, — сказала Афина, — мне ее жаль: она одинокая вдова, ее редко навещают родные.

— А как у нее дома? — спросила любопытная Делия.

— Великолепное и богатое убранство, — отвечала Афина, — нога утопает в ворсе ковров. Новые портьеры с бахромой и кистями.

— И сколько же тебе будут платить? — спросила Лариса.

— Ты будешь удивлена, когда я скажу, — отвечала Афина, — смотри не упади!

Все замерли в ожидании.

— Сто фунтов в год! Как вам это понравится? При том, что мне нужно бывать в Тауэрсе всего три или четыре часа в день, — разумеется, если не возникнет дополнительной работы.

— Но это слишком много! — быстро сказала леди Стантон. — Ты не можешь согласиться.

— Я согласилась, мама, — ответила Афина, — ты же должна понять, что мне не нужно ни пенни, — все пойдет Ники!

— Как это трогательно с твоей стороны, Афина, — сказал Ники, — ко всему прочему ты сможешь жить вместе с мамой.

Ники говорил это, неотрывно глядя на мать, и леди Стантон поняла, что он подразумевает.

Афина отличалась порывистым, импульсивным характером. Леди Стантон уже не раз говорила сыну, что будет волноваться за нее, если та куда-нибудь уедет. Она была очень хороша собой: пышные волосы, большие голубые глаза, в которых, тем не менее, плясали черти. Любая мать встревожилась бы за будущее такой дочери. Конечно, леди Стантон переживала за всех четверых. Она надеялась, что ее девочки получат возможность наслаждаться светским обществом и всевозможными развлечениями, то есть всем тем, что составляло ее мир в девичестве. Но когда подросла старшая, Синтия, леди Стантон обнаружила, что на развлечения денег не остается.

Деньги шли на новейшую литературу, посвященную Греции. Помимо этого, дважды за время супружеской жизни сэр Боугрейв ездил в страну своих мечтаний. Жену с собой он не брал, ссылаясь на то, что следует экономить средства. Тем не менее, путешествия основательно подточили его капитал, а текущие расходы поглотили остаток.

— И как только папа мог год за годом тратить и тратить, и тратить, не понимая того, что придет день, когда тратить станет нечего? — нервно спросил Ники.

— Боюсь, что твоей отец никогда не заглядывал вперед, — ответила леди Стантон, — он целиком жил в прошлом.

— Это простительно человеку, живущему в одиночестве, но нам-то нужно на что-то существовать, а одами в честь островов Греции не заплатишь за обучение в Оксфорде!

Всем было понятно негодование Ники по поводу их теперешнего нищенского состояния. Он пострадал более других. Положение усугублялось еще и тем, что недавно руководитель его студенческой группы написал блестящий отзыв о его успехах. Все в семье были очень этим горды.

Синтия выйдет замуж и не будет обузой. Афина сама станет зарабатывать деньги. Лариса с замиранием сердца слушала, как ее мать читает только что пришедшее из Лондона письмо. Это она уговорила маму написать своей крестной, леди Луддингтон, и попросить составить протекцию в получении места гувернантки. Когда леди Стантон села за стол и принялась читать письмо, написанное красивым почерком, в глубине души она надеялась, что ее старая подруга будет так щедра, что пусть ненадолго, но пригласит Ларису погостить в Лондоне. Лариса не питала подобных надежд. Она однажды видела леди Луддингтон, на свое пятнадцатилетие. Той встречи было достаточно, чтобы отчетливо, гораздо лучше, чем родители, понять, что эта красивая и холодная светская дама не станет связываться с очаровательными Стантонами в силу их общественной незначительности. Лариса была самой умной из дочерей Боугрейва.

Сестры были прекрасно, хотя и несколько бессистемно, образованны. Учил их отец, и в части познаний девушки значительно опережали сверстниц. И так как сэр Боугрейв хотел, чтобы дочери помогали ему в работе, которую он называл «исследованиями» греческой истории, то они свободно могли читать и писать по-гречески. Глава семейства французским владел так же хорошо, как и родным языком: его бабушка была родом из Франции. Иногда за едой он переходил на французский и негодовал, если ему не отвечали на том же языке. При этом требовал, чтобы собеседники говорили столь же хорошо, как и он сам.

История и география составляли неотъемлемую часть его исследований, поэтому познания детей в данных дисциплинах были весьма обширными. Математику же он не любил, находя ее скучной, и дочери разбирались в ней слабо. Лариса как-то сказала сокрушенно:

— Мне необходимо пройти начальный курс арифметики или купить учебник. Как я смогу учить детей считать, если сама складываю на пальцах!

— Ничего, ты выдолбишь эту премудрость, — развязным тоном сказала Афина только для того, чтобы получить порицание от леди Стантон за употребление вульгарных слов.

— А что, Ники так говорит, — оправдывалась она.

— Что дозволено Ники, то не дозволено тебе! — заметила леди Стантон. — Несмотря на то, что мы теперь бедны, мы должны вести себя как приличные и культурные люди.

— Сомневаюсь, чтобы те, на кого мы будем работать, сумели это оценить, — дерзко ответила Афина.

Уже потом, оставшись наедине с Ларисой, она сказала:

— Я ни капельки не завидую тому, что ты будешь гувернанткой. Жуткая должность: выше людской, но ниже гостиной.