В рабо­чих кружках он выучился читать и писать на идиш. Первый его революционный опыт был связан с Бундом. В начале 1905 года он стал «боевиком» в Сене Сувалкской губернии, но уехал из России уже в мае. Он собирался жениться, но накануне свадьбы его отговорили. Старший брат и сестра уже уехали в Америку. «Шмулик! — сказали друзья. — Ты что, жизнь загубить хочешь? Езжай в Америку! Человеком ста­нешь!» Вначале он поехал в Англию и лишь спустя год — в Америку. Он жил в разных местах, но преимущественно в Чикаю. Портняжного заработка за зиму ему хватало на ос­тальную часть года, так что как рабочий он был занят лишь сезонно. В периоды безработицы он работал также страхо­вым агентом. Он стал посещать вечернюю английскую школу и быстро освоил английский. Русского в детстве он почти не знал. Его любимыми писателями стали Джек Лондон, Эптон Синклер, Лонгфелло и Уолт Уитмен. Особое впечатление произвели на отца «Джунгли» Синклера. Я уже после его смерти прочел эту книгу и смог понять причины его прекло­нения перед Синклером. Мало кто помнит о том, что про­исходило в Чикаго, когда его хозяевами были владельцы мясных боен. Это был абсолютный монополизм, который в чистом виде можно теперь найти разве что в коммунистиче­ских странах.

Отец сблизился с анархистами, став активным членом ор­ганизации так называемых «вобблей» (IWW). Не оставляя ре­месла портного, он занялся журналистикой и стал регулярно писать в левых изданиях на идиш. Отец был травмирован Чи­каго, травмирован Америкой. С отвращением рассказывал он о чикагских бойнях, как люди, теряя сознание от жары и вонючих испарений, замертво падали в котлы, исчезая в массе варящегося мяса.

В 1916 году отец вместе с группой единомышленников основал Чикагский еврейский рабочий институт, обучавший новых эмигрантов английскому и дававший им общее образо­вание.

Отец был в добрых отношениях со своей замужней сест­рой, фамилии которой по мужу я не знаю, но его отношения с холостяком-братом вряд ли были близкими.

Отец был дружен с известными левыми американскими лидерами: Уильямом Хэйвудом, Юджином Дебсом, Альбер­том Рисом Вильямсом и другими. При известиях о Февраль­ской революции в России отец принял участие в митингах, посвященных ее победе, выступая вместе с находившимся в то время в Америке Бухариным. В апреле 1917 года он в со­ставе группы политэмигрантов выехал в Россию. Не совсем ясно, как он представлял себе эту поездку. В визе, выданной русским консульством в Чикаго, он числится политэмиг­рантом из России, хотя первое время после приезда в Россию он считает себя корреспондентом левой американской газеты на идиш. Уже 3 июля 1917 года он участвует в известной де­монстрации в Петрограде против Временного правительства, присутствует на Первом съезде Советов, где Ленин произнес знаменитые слова: «Есть такая партия!», но еще не связывает себя с большевиками.

В августе 1917 года отец выезжает в Сибирь как коррес­пондент и до ноября находится в Красноярске, где вступает в Красную Гвардию, хотя формально все еще не присоеди­няется к партии большевиков. В конце января 1918 года он возвращается в Петроград и вместе с Вильямсом, Нейбутом, Ольгиным организует первый интернациональный отряд, ко­торый 23 февраля вошел в состав только что созданной Красной Армии.

Передо мной стенографическая запись его речи.

«...16 февраля 1918 года генерал Гофман известил предсе­дателя Русской делегации, которая находилась в Бресте, что 18 февраля в 12 часов дня мирные отношения между русской республикой и Германией кончаются и возобновляется вой­на. Германский генерал свое слово сдержал. Точно в 12 часов немецкие войска начали свое наступление... С быстротой молнии по Петрограду и другим городам всей Советской страны разнеслась весть: «К оружию!...» Под влиянием этих великих исторических событий наша группа американских социалистов, среди которых находились известные социалис­тические журналисты, решила вступить во вновь организован­ные красногвардейские части и с оружием в руках помогать революции. Но осуществить это было нам тяжело, ибо ни один из нас не знал почти ни одного слова по-русски. Не ви­дя, как преодолеть эту трудность, мы решили организовать единую боевую часть Красной Гвардии, которая состояла бы из людей, говорящих по-английски. Для получения разреше­ния по организации этого отряда мы решили обратиться к Ленину.»

У отца сохранился документ, подписанный главкомом Н. Крыленко и помеченный 23 февраля 1918 года. Он выдан Самуилу Агурскому, «иностранцу-социалисту, для организа­ции интернационалистических отрядов для борьбы с немец­кой, союзнической, русской и всякой иной буржуазией».

Тогда же отец вступает в большевистскую партию. Неясно, принимал ли он активное участие в военных действиях, как, впрочем, и весь этот отряд, имевший скорее символическое значение. Вместе с правительством отец переехал из Петро­града в Москву. Здесь он подружился с балтийским матросом Павлом Мальковым, который был в Петрограде комендантом Смольного, а в Москве — комендантом Кремля. Во время пе­реезда Мальков командовал охраной правительственного по­езда. На одной из станций Троцкий заметил на крыше вагона матроса, что тогда было обычным явлением. Матросу прика­зали слезть с крыши, но солдаты и матросы не слушались то­гда приказаний. Троцкий подал знак, и Мальков выстрелом снял матроса с крыши. Поезд поехал дальше.

В Москве отец поселился в гостинице «Националь». В от­личие от многих еврейских революционеров, давно ассимили­ровавшихся и не считавших себя евреями, отец никогда не порывал связи с еврейской средой. Это и проявилось в реша­ющие для него дни 1918 года. Он мог выбирать, но избрал работу среди евреев, оказавшись одним из основателей Евсскции, то есть еврейской секции партии.

В Галахе, еврейском религиозном законе, различаю! «леатхала» и «бэдиавад», то есть a priori и post factum. Итак, a priori целью Евсекции и отца, в частности, была работа по интернационализации еврейских масс, по уничтожению их обособленности, но post factum его участие в Евсекции, по существу, было проявлением еврейского самосознания, кото­рое никогда его не оставляло. Это было распространенное явление среди активистов Евсекции. Они действительно стре­мились к ассимиляции, но не личной, мечтая привести еврей­ские массы как равноправную часть семьи народов к общему интернациональному братству, в которой ни один народ не должен был пользоваться никакими преимуществами. Само слово «ассимиляция» в применении к Евсекции неудачно. Отец и в мыслях не имел ассимилировать евреев в какой-либо национальной культуре. Правда, Евсекция была настроена антитрадиционно, боролась против сионизма, иврита, рели­гии, но не отделялась от еврейских масс, как это делало абсо­лютное большинство тогдашних евреев-коммунистов. Это на­до учитывать, ибо свобода выбора тогда была. Никто не мог заставить человека, тяготящегося своим еврейством, оставать­ся в Евсекции. Отец был одним из ее основателей и неко­торое время заместителем председателя. Председателем же был