в МГУ и в Академии наук СССР, его книга о царе с небольшими изменениями дважды переиздавалась в 1942 и 1944 гг., а в самый разгар войны в Колонном зале Дома союзов он прочитал публичный доклад о Грозном.

В этой книге я взялся за разрешение вопроса: как и почему в сознании граждан СССР должны были совместиться, по расчетам его вождя, предвоенные события и события начала Второй мировой войны с войной XVI в., получившей название Ливонской? Как и почему внезапно схлопнулись и совместились четыре века русской истории: сталинские репрессии и казни опричнины, жало раскаленных добела клещей в пыточных подвалах средневековой Александровой Слободы и парное дыхание заиндевелых бараков Колымы? Речь не только об аналогиях, как бы назойливо они ни напрашивались и как бы назойливо их ни навязывал современникам и потомкам коварный (но не мудрый!) вождь.

В том же 1941 г., в январе, А.А. Жданов по распоряжению Сталина поручил крупнейшим мастерам, кинематографисту Сергею Эйзенштейну и писателю Алексею Толстому, создать произведения, пересматривающие оценки личности Ивана Грозного и его деяний в сугубо положительном смысле. Внешнюю политику царя теперь следовало трактовать как освободительную от ига татар (разгром Казанского и Астраханского царств), а по отношению к Прибалтике, Польше, Финляндии – как первую попытку прорыва России в Европу. По прямому указанию Сталина опричников и опричнину следовало отныне рассматривать как эффективное орудие борьбы с внутренней крамолой, а их погромные отряды – как блестящее «королевское войско» и основу будущей регулярной армии.

По разным причинам, но ни тот, ни другой художник не смог удовлетворить псевдоисторические запросы вождя. В свое время Сталин прочитал с карандашом в руке искусный киносценарий Эйзенштейна и слабую пьесу Толстого, сделал умозаключения, но конечным результатом остался все же недоволен, что особенно плачевно сказалось на судьбе второй части кинофильма. Сергей Эйзенштейн, увлекшись трагической раздвоенностью вылепленного им образа царя и мрачным, но романтическим колоритом эпохи, не подозревая того, не позволил Сталину спроецировать этот образ на самого себя и свое время. Несмотря на искренние старания режиссера, Сталин так и не узнал себя в «гамлетовских» метаниях Грозного, а преданных наркомов и охранников НКВД не разглядел в кинематографических образах Малюты Скуратова, отца и сына Басмановых, беснующихся в дикой пляске в «ку-клукс-клановских» балахонах (характеристика Сталина) отборных опричников. Так считалось до сих пор благодаря стараниям историков кино и искусствоведов. Однако в этой книге я не только представил целый пласт ранее не исследованных архивных документов, но и позволил себе предложить новое прочтение документов известных и опубликованных, а также дать новую интерпретацию, казалось бы, хорошо освещенным событиям.

Несмотря на искренние старания, с удовольствием приспособившийся к советским реалиям уже не молодой и больной Алексей Николаевич Толстой так и не сумел даже минимально овладеть историческим материалом или хотя бы искусно состыковать дух столь различных исторических эпох: Сталина и Грозного. В значительно большей степени Сталин был удовлетворен произведениями писателей и драматургов среднего калибра (В. Костылев, В. Соловьев и др.), которые с чуткостью отозвались на запросы вождя, за что и были вознаграждены разными премиями. Крупнейшие советские историки первой половины ХХ в.: С.В. Бахрушин, И.И. Смирнов и др., каждый на свой манер, также приняли самое непосредственное участие в переосмыслении эпохи Ивана Грозного, его деяний и злодеяний, пусть, как и все, они делали это под сильным давлением. Лишь один выдающийся историк, живший в ту же эпоху, С.Б. Веселовский, не назвал черное белым, а царя-изверга – великим государственным деятелем.

Так, под видом политической целесообразности, сталинская власть при помощи известных деятелей культуры и науки, опираясь на искусно препарированные ими исторические образы, освобождалась от общечеловеческих моральных ограничителей и ценностей. Об этом и пойдет речь в этой книге. В ней не только развернута картина того, что схематично изложено в «Предуведомлении», но и сделана очередная попытка заглянуть на доступную глубину в тайники таких разных человеческих душ, живших и творивших в первой половине ХХ в. Первый раз я предпринял похожую попытку в книге «Тайная жизнь Сталина», вышедшей в 2002 г., второй – в 2012 г. в исследовании «Почетный академик И.В. Сталин и академик Н.Я. Марр»[3]. Здесь же, в третьей и наиболее ответственной для меня книге, «сошлись» два самых мрачных персонажа российской истории: средневековый царь и великий князь Иван Васильевич по прозвищу Грозный (середина XVI в.) и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Джугашвили по прозвищу Сталин (первая половина ХХ в.). Возможность такой встречи никто не предугадал, ни главные герои книги, ни тем более те, кто в меру своего таланта эту встречу описали и расцветили всеми возможными красками, доступными в то время строгим ученым-историкам, художникам пера и кинематографа, зажатым в тисках террористического режима.

Перед нами очередная вековая загадка: меняется ли человек со временем, а если меняется, то в какую сторону? Если меняется, то можно ли о нем судить, а тем более судить его с позиций сегодняшнего дня? Человек XVI в. (для России это очень «темные», более чем Средние века) чувствовал, думал, верил совершенно не так и не о том, о чем и как думал человек ХХ в. А человек ХХ в. думал и верил совсем иначе, чем человек Средневековья. В этих расхожих рассуждениях таятся две фундаментальные ошибки. История никогда бы не смогла сложиться в науку, а цивилизация в культуру, если бы новые поколения не научились понимать и осваивать все то, что оставили им старшие поколения. Человечество с каждым веком все успешнее учится понимать древних людей и давних пращуров. Что же лежит в основе понимания прошлых способов освоения природы, древних принципов мышления и речи, принципов усвоения социальных и культурных навыков? Ответ получить не сложно, если отказаться от расистского и националистического хлама: потому что в основе лежат общечеловеческие принципы мышления, а главное, общечеловеческая система чувств и связанная с ней система эмоций. Мы на 99,9 % люди и менее чем на 0,1 % – нации, этносы, классы, сословия и т. п. Поэтому способов понять и дать объективную оценку поступкам любого человека, как очень давнего, так и близкого прошлого, безграничное количество. Другое дело – будущее, которое для нас почти непроницаемо, тогда как прошлое раскрывается со временем все более откровенно.

Так по какому же счету следует оценивать главных героев этой книги: по нашему счету, людей начала XXI в., или одних по счету середины ХХ, других – XVI в., а кого-то – по шкале XIX в.? Не получается ли так, что у каждого времени своя мораль, свои боги и демоны? Опасное заблуждение! Ментальность может быть и разная, да органы чувств одинаковые