самый обычный, ничем не примечательный день, за исключением того, что мама так и не пришла её забрать. Она осталась последней из всех детей, и учительница, устав ждать, отвела её в приёмную директора, куда немногим позже зашел полицейский и строго одетая немолодая женщина.

— Ты, должно быть, Мия О’Нилл, — обратился к ней полицейский. — Я офицер Диккенс, это мисс…

Мия так и не запомнила, как ту звали.

— Офицер, — подала голос та, — предоставьте это мне.

Она наклонилась, и маленькая Мия обратила внимание на её печальные глаза:

— Мне очень жаль сообщать тебе это, малютка, — вымолвила она, — но твоя мама умерла…

«Мне очень жаль. Ричард… Он… Он умер», — отдалось эхом в мозгу.

Мия судорожно выдохнула, а затем её накрыла очередная волна истерики. Она рыдала в подушку, смачивая ту слезами, и не замечая, что из носа тоже течёт.

«Рик пришел бы в ужас, если бы увидел это», — мелькнуло у неё в голове, отчего она разрыдалась еще пуще.

— Господи, Рик, — прохрипела она между рыданиями, — как так?

Но, несмотря на всю трагичность происходящего, истерика начала утихать. В какой-то момент Мия поняла, что она уже не плачет. Глаза щипало от выплаканных слез, щеки жгло от соленой влаги, а голова болела так, будто её зажало в тиски. Девушка заставила себя сесть, тыльной стороной руки вытирая влажные дорожки и только сейчас осознав, как стало темно в комнате.

«Должно быть, уже вечер», — подумала она. — «Неужели, я пролежала тут полдня?»

Она встала с кровати и направилась прямо на кухню. Выпив воды, чтобы унять жажду и унять еще вырывающиеся всхлипы, она пошла в ванную умыться. Всеми своими действиями Мия оттягивала неизбежное — звонок Эйлин — матери Рика и её опекунше. Сделав пару глубоких вдохов, она набрала домашний номер. Спустя несколько гудков трубку подняли:

— Алло, — послышался хрипловатый голос Эйлин.

— Эйлин, это я.

— Мия! — воскликнула женщина. — Девочка моя! Как ты? Что нового?

Неведение женщины вызвало новый приступ отчаяния, и Мия разрыдалась в трубку.

Глава вторая

Пахло кожей и хвоей.

Куда это он попал? Бен огляделся по сторонам и обнаружил себя в салоне автомобиля. Обе его руки лежали на руле, левое запястье приятной тяжестью холодили дорогие часы. За окном было еще темно. В следующий миг, как по команде, он глянул на часы подсвеченной приборной доски, не воспользовавшись своим наручным аксессуаром: «6:08». Все еще не контролируя свои действия, он посмотрел на светофор. Красный. Из грудной клетки вырвался протяжный выдох, который обычно бывает у человека переполненного нетерпением, но все равно вынужденного сидеть и ждать.

Мужчина не понимал, что происходит. Его тело словно жило своей жизнью независимо от сознания. Пальцы правой руки легонько постукивали по рулю, обтянутому гладкой, мягкой кожей. Загорелся зеленый свет, и нога, сама, нажала на педаль газа. Автомобиль тронулся с места, выезжая на перекресток. Боковым зрением он заметил свет и движение слева от себя. Он резко повернул голову и тут же зажмурился от слепящего дальнего света фар. Сердце подпрыгнуло; в тот же миг салон протаранило, и Бен распахнул глаза.

Он подскочил на месте, часто дыша. Хватило двух секунд, чтобы понять, что он находится на борту самолета в пассажирском кресле. Еще секунда для того, чтобы вспомнить, как он тут оказался.

Рик погиб. Он летит на его похороны.

К горлу подступил горький ком, который он попытался сглотнуть. Но тот лишь опустился вниз, в район все еще бешенно колотящегося сердца, грозившего выскочить из грудной клетки.

Чья-то рука легла ему на плечо, и он дернулся, порывисто поворачиваясьу. В проходе между сидениями стояла миловидная стюардесса. В Она улыбалась, но в широко раскрытых глазах читалось беспокойство.

— С вами все в порядке, офицер? — голос был полон заботы, и Бен видел, что она спрашивает его не из учтивости, которую приписывает должность, а, потому что ей действительно интересно.

— Да, — просипел он, не узнав собственного голоса, хрипло откашлялся, а затем продолжил, — просто плохой сон.

— Вам что-нибудь нужно? — ласково поинтересовалась она. Её рука все еще лежала на его плече.

— Принесите мне, пожалуйста, стакан воды, — попросил он, и уголки его губ непроизвольно дернулись, обозначив легкую улыбку.

— Сию минуту, — проворковала девушка, и двинулась вперед к бортовой кухне.

Бен протяжно выдохнул и, закрыв лицо руками, принялся растирать глаза, прогоняя остатки сна.

«Какой дикий сон», — подумал мужчина и вытер холодный пот со лба.

Ему уже года три ничего не снилось. Обычно он закрывал глаза и спустя, как ему казалось, пару секунд, снова открывал, возвращаясь в реальность. С тех пор, как он стал резервистом, у него не бывало рекомендуемого врачами и здравым смыслом непрерывного восьмичасового сна.

Выпив залпом всю воду, что принесла стюардесса Бен отстегнул липучку, что закрывала стекло его наручных часов. В мозгу тут же вспыхнули часы из его сна, и мирно лежащие на руле руки. Бен передернул плечами и проверил время. Лететь еще два часа: он проспал большую часть полета. Закрыв часы, оноткинулся на спинку кресла, однако смена позы не принесла ожидаемого расслабления. Внутри мужчина был напряжен, как сжатая пружина: диковинный сон не отпускал его. Но он все равно помог ему отвлечься на несколько минут от тяжелых мыслей.

Рика больше нет.

Когда на следующее утро, после его внезапного обморока, к нему пришел его командир, чтобы сообщить прискорбную весть, Бен уже знал, что брата нет в живых. Он это понял сразу же, придя в себя в лазарете. Ощущение было такое, будто ему вырезали сердце, но при этом оно целёхонькое продолжало качать кровь по телу. Ощущение пустоты.

Бен был материалистом и не верил во всякую ерунду типа родственных душ, гороскопов — будто темперамент и манеру поведения миллиардов людей можно подогнать под двенадцать шаблонов, — экстрасенсов, злых духов и прочее вуду-дерьмо. Но он не мог отрицать, что между ним и Риком всегда была связь, которая, правда, с годами ослабевала, но не исчезала совсем. Люди, верящие во все мистическое, сказали бы, что монозиготные близнецы