одобрения. — Я не могу тебе приказывать, Господь даёт нам право выбора в наших поступках. Но я думаю, что ты принесла уже достаточно жертв за новгородскую свободу...

Голос его оставался по-прежнему ласковым и доброжелательным, и умная Марфа поняла все его тайные сомнения. Она тут же успокоила гостя:

— Я понимаю, владыка, ты пастырь, твоё дело — сеять мир и добро в наших душах. Оттого я не жду твоего одобрения. Но у меня достаточно единомышленников. Мы не позволим Иоанну нас проглотить, как он сделал это с Ярославлем, Ростовом, с Пермью. Я знаю, что великим князем сильно недовольны его собственные родные братья, надо бы попытаться и их на нашу сторону привлечь. У них полки сильные, людей много, оружия. Если мы объединимся, Иоанну трудно будет нас одолеть. Ты только благослови меня на добро — это не грех, большего мне и не надо. А там видно будет, как действовать, я всегда рада прислушаться к твоему совету...

Неожиданно для самого владыки Новгородского с Торговой стороны раздался едва различимый за крепкими стенами Марфиного дома удар вечевого колокола. Услышала его и Марфа, и они одновременно с удивлением поглядели друг на друга. То был редкий случай, когда вечевой колокол бил без благословения владыки.

— Что стряслось? — спросила хозяйка у гостя.

Но тот сам недоумённо пожал плечами и начал подниматься.

— Мне с утра доложили, что на Городище прибыли государевы послы и хотят со мной встретиться. Я предложил им приехать после литургии, а сам к тебе поспешил. Надо бы мне теперь же там быть. Прощай пока, дочь моя.

Архиепископ наспех благословил хозяйку и отправился к выходу. Она проводила его до выходных дверей, в сенях её уже ожидал приказчик Яков Воробей. Он обычно ходил с прочими слугами на все вечевые сборища и докладывал Марфе обо всём, что там происходило. И теперь, услышав удары колокола, он поспешил к хозяйке за указаниями.

— Ступай, ступай, Яков, возьми с собой всех, кто теперь свободен. Чую я, что неспроста великокняжеские послы людей тревожат.

В это время со всех пяти концов Новгорода к Торгу стекался народ, в основном мужчины. Постепенно и Вечевая площадь и всё Ярославово дворище, на котором она располагалась, заполнялись, особенно тесно становилось возле вечевой башни, рядом с которой на небольшом постаменте-возвышении пока красовался один лишь степенный посадник Фома Андреевич Курятник. Он был в полной растерянности. С утра ему сообщили, что в Новгород на Ярославов двор прибыли важные московские послы, которые просят его срочно пожаловать на переговоры. Он заехал к владыке узнать, что случилось, но не застал, решил, что тот тоже уехал на встречу, и тогда, без особой спешки, соблюдая достоинство, отправился по Великому мосту через Волхов на Торговую сторону.

Послы и действительно прибыли — важнее некуда: любимый воевода Иоанна и его большой боярин князь Фёдор Давыдович Палицкий и другой боярин Иван Борисович Тучков, чей дед когда-то проживал в Новгороде. А с ними чуть не целое войско — несколько десятков верховых дружинников да слуги. Накануне они остановились в Городище под Новгородом, а нынче пожаловали и на Ярославово дворище.

Послы ожидали хозяев в великокняжеском дворце, часть которого занимали наместники московские, а часть использовалась под городские нужды, там располагался чиновничий городской аппарат. Ласково поздоровавшись, улыбчивый Фёдор Давыдович вежливо приказал степенному посаднику собирать вече. На его вопрос о разрешении владыки Палицкий ответил, что владыки нет на месте, да тут его разрешения и не требуется. Он не собирается на вече никакие вопросы решить, он лишь должен сделать объявление для новгородцев от имени великого князя Иоанна Васильевича. А владыка захочет, так и сам подъедет.

Тут ко дворцу подоспел и степенный тысяцкий Василий Максимов, и уже вместе они отдали приказ бить в вечевой колокол.

Постояв на возвышении и убедившись, что народ собирается активно и уже начинает его со всех сторон окликать, Фома Андреевич сообщил громко, чтобы ждали объявление от имени великого князя, бочком слез с постамента и вошёл в вечевую башню, внутри которой в специальном помещении уже собрались с два десятка посадников и тысяцких новгородских.

Волнение и шум на площади нарастали, кое-где сразу же начались перепалки, что всегда бывает, когда рядом собираются непримиримые противники. А тут их было предостаточно. Конфликт по важнейшему в жизни каждого новгородца вопросу, длившийся десятилетиями между сторонниками Москвы и Литвы, так и не был решён и потому вызывал яростные споры и стычки. В последнее время он начал разгораться с новой силой, ибо военный погром вольной республики московским воинством пятилетней давности начал забываться, а недавний, так называемый мирный поход Иоанна, изрядно истощивший новгородскую казну, оставил не страх, а лишь досаду: раскошелиться-то пришлось практически каждому жителю. Правда, бедняки и тут нашли виноватых: Иоанн-де не велел с простых людишек налоги на подарки брать, это жадные бояре решили свои расходы за счёт народа подсократить. Да узнать поточнее о том у москвитян не решились. Но в результате сторонников у Москвы даже прибавилось, особенно среди тех, кто нашёл в последние годы защиту у Иоанна от боярских да купеческих притеснений, кому понравился его справедливый, на их взгляд, суд. На стороне Москвы была также традиция: как может истинно православный люд от православного покровителя к иноверцам-католикам отступиться? К тому же — к инородцам! Тут и в самом деле предательством попахивает!

В общем, гудел народ, схлёстывался в спорах, пока те, кто жил подальше, да нерасторопные подтягивались. Но вот монотонный гул вспыхнул и пронёсся над головами: на возвышение поднялся великокняжеский посол князь Фёдор Давыдович. За ним — Тучков и несколько новгородских посадников. В руках посол держал свиток с вислой печатью, но разворачивать его не торопился.

— Братья-новгородцы! — обратился он к собравшимся неожиданно громким для его довольно тщедушного тела голосом.

Обращение насторожило собравшихся и вновь вызвало шум, ибо посол не назвал их «мужами вольными», как то было принято прежде. И, как вскоре выяснилось, не случайно.

— Недавно принимал великий князь Иоанн Васильевич послов ваших, — продолжил Палицкий, — чиновника Назара Подвойского и дьяка вечевого Захара Овина. И назвали они его от имени всего Великого Новгорода своим государем. Вот и послал нас великий князь Московский и всея Руси спросить у вас: «Какого вы государства хотите? Значит ли это, что вы признаете его таким же самовластием на Новгороде, как и в Москве?»

И, не давая участникам веча прийти в себя от изумления, Палицкий тут же продолжил:

—