– Джон Гэбриэл, – снова повторила она настойчиво, упрямо.

Тогда я понял!

И все вспомнил. Я почувствовал головокружение и легкуютошноту. Сент-Лу... старые леди, Милли Барт, Джон Гэбриэл с его небольшим,уродливым подвижным лицом и привычкой покачиваться на каблуках; Руперт,высокий, прекрасный, как юный бог... И конечно, Изабелла Я вспомнил последнюювстречу с Джоном Гэбриэлом в Заграде и все, что там произошло. И почувствовал,как во мне поднимается багровая волна гнева и отвращение...

– Значит, умирает?! – в бешенстве воскликнул я. – Рад этослышать!

– Простите?

Есть такие вещи, которые просто невозможно повторить, когдакто-то вот так вежливо вас переспрашивает, взгляд Кэтрин Югобиан был абсолютнонедоуменным. Я только переспросил:

– Вы говорите, он умирает?

– Да. У него боли, ужасные боли...

Ну что ж, это я тоже был очень рад услышать. Никакиестрадания Джона Гэбриэла не могли искупить того, что он сделал. Но я не могвысказать все это женщине, которая явно была его преданной почитательницей.

«Что в этом типе неизменно привлекало к нему женщин? – сраздражением думал я. – Уродлив как смертный грех. Претенциозен, вульгарен,хвастлив. Правда, по-своему неглуп и при определенных обстоятельствах, аименно, стесненных, был хорошим собеседником. Не лишен юмора. Однако нельзясказать, что хоть одно из этих качеств особенно нравится женщинам».

Кэтрин прервала мои размышления.

– Вы пойдете, пожалуйста? Скорее! Времени терять нельзя.

Я наконец взял себя в руки.

– Дорогая леди, – сказал я, – мне очень жаль, но я не могупойти с вами.

– Но он просит вас, – настаивала она.

– Я не пойду.

– Вы не понимаете. Он болен. Умирает. И он хочет вас видеть.

Я приготовился к бою. Теперь я начал понимать то, чтоПарфитт понял с первого взгляда: Кэтрин легко не сдается.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Джон Гэбриэл никогда не былмоим другом.

Она энергично закивала головой.

– Ну да... ну да! Он читал ваше имя в газете. Там говорят,вы здесь как член Комиссии, и он говорит, чтоб я узнать, где вы живете ипривести вас. И пожалуйста, вы должны идти быстро... очень быстро... потому чтодоктор говорит, теперь очень скоро. Так что вы пойдете сразу, пожалуйста!

Я решил быть откровенным.

– По мне, так пусть он сгорит в аду!

– Простите?

И с беспокойством посмотрела на меня, морща длинный нос ипытаясь понять.

– Джон Гэбриэл, – медленно и четко произнес я, – мне недруг. Он человек, которого я ненавижу... ненавижу!

Теперь вы понимаете?

Кэтрин удивленно мигнула. Мне показалось, что она наконецначала понимать.

– Вы говорите, – произнесла она медленно, как ребенок,который повторяет трудный урок. – Вы говорите, что вы ненавидите ДжонаГэбриэла? Пожалуйста, вы так сказали?

– Совершенно верно, – подтвердил я.

Она улыбнулась... Такая улыбка хоть кого могла бы вывести изсебя.

– Нет-нет! – сказала она снисходительно. – Это невозможно.Никто не может ненавидеть Джона Гэбриэла.

Он великий... он очень хороший человек. Все, кто его знает,все мы охотно умрем за него.

– Милостивый Боже! – воскликнул я раздраженно. – Что онтакого сделал? Почему это все готовы умереть за него?!

Ну что же, я сам напросился! Кэтрин забыла о срочности своеймиссии. Она села, отбросила со лба прядь жирных волос, глаза ее горелиэнтузиазмом. Она открыла рот, и хлынули слова...

Кэтрин говорила, по-моему, не меньше четверти часа.

Порой ее было трудно понять, она запиналась в поиске нужныхслов. Порой слова лились сплошным потоком. Но все в целом производиловпечатление грандиозной эпопеи.

Она говорила о Джоне Гэбриэле почтительно, благоговейно,смиренно, так, как говорят о мессии, каким он для нее, по всей видимости, иявлялся. Говорила то, что мне казалось в высшей степени фантастичным иабсолютно невозможным. Говорила о человеке чутком, храбром и сильном. Лидере изащитнике. О рисковавшем собой ради жизни других, страстно ненавидящемжестокость и несправедливость. Для нее он был пророком. Царем Небесным.

Спасителем – тем, кто пробуждал в людях силы, им самимневедомые, и мужество, о котором те даже не подозревали. Он не раз подвергалсяпыткам, но, и полуживой, изуродованный, одной лишь силой воли преодолевалтелесную слабость, продолжал совершать невероятное.

– Вы говорите, вам не известно, что он сделал? – закончилаКэтрин. Но ведь про отца Климента все знают... все!

Я с изумлением смотрел на нее. То, что она сказала, былоправдой. Об отце Клименте слышал каждый. Имя его обладало магической силой,хотя многие полагали, что это всего лишь имя... миф... и что на самом делетакого человека никогда не существовало.

Как мне описать легендарного отца Климента? Представьте себесмесь Ричарда Львиное Сердце, отца Дамье и Лоуренса Аравийского. Соедините водном человеке качества борца и святого с безудержной юношеской дерзостью.

В годы, последовавшие за Второй мировой войной, Европа иВосток переживали трудный период. Нарастающий страх порождал новые волныжестокости и варварства. Цивилизация дала трещину. В Индии и Иране происходилиужасные события: массовая резня, голод, пытки, анархия.

И вот в непроглядном тумане событий появляется фигура почтилегендарная. Человек, называющий себя отцом Климентом, спасает детей,освобождает людей, избавляя их от пыток; непроходимыми горными тропами выводитсвою паству в безопасное место и поселяет там, организуя общины. Его почитают,любят, перед ним преклоняются. Не человек – легенда!

И, по словам Кэтрин Югобиан, этот самый отец Климент и естьДжон Гэбриэл – бывший член парламента от Сент-Лу, бабник, пьяница, авантюрист,приспособленец, человек, неизменно действовавший лишь в своих собственныхинтересах и начисто лишенный всех добродетелей и положительных качеств, кромеодного – необыкновенной отваги.

И тут мой скептицизм вдруг, против моей воли, пошатнулся.Какой бы невероятной ни казалась мне история, рассказанная Кэтрин, в ней былаодна правдоподобная деталь: оба, и отец Климент, и Джон Гэбриэл, были людьмиисключительной отваги. Некоторые подвиги легендарного отца Климента,безрассудная смелость, проявленная им при спасении людей, отчаянный риск, дажеблеф... да, именно дерзость методов – все это соответствовало характеру ДжонаГэбриэла.