— У тебя растет хам, — заявляет отец Иова своей жене тоном «Я умываю руки».

— Потому что она его слишком балует, — обращается будто бы к дедушке бабушка, хмуря нарисованные черные брови.

Матери Иова становится совсем стыдно. Она ведь привела нищего мужа в родительский дом, а тут еще и этот капризный, взбалмошный ребенок!

— Выйди вон из-за стола! — она срывается на визг и толкает сына. Спектакль проваливается, когда актриса, отчаявшись прогнать полосатую сволочь яростным взглядом, в истерике запускает туфлей в ненавистное животное.

Иов втягивает голову в плечи и шмыгает носом, но все же не уходит, надеясь, что хоть кто-то проявит здравый смысл. Ну ведь нельзя же наказывать человека за то, что он не хочет есть!

Мать вскакивает, стаскивает сына со стула за ухо — у нее другое мнение. Не обращая внимания на его отчаянные вопли, волочет в комнату и там, выплескивая всю силу своего раздражения и бессилия перед мужем и родителями, лупит сына кожаным плетеным ремнем и ставит в угол.

— Пока не извинишься — не выйдешь! — говорит она, выключает свет и захлопывает за собой дверь.

Изо всех сил сжимая челюсти, чтобы не заплакать, потирая горящие от ударов ноги, Иов смотрит ей вслед:

«Вот вырасту — и убью тебя!» — мысль выстрелила внутри головы столь оглушительно, что Иов зажмурился.

Во-вторых, жилье.

Юношеское воспоминание

Иову восемнадцать лет, он хочет жить отдельно, чтобы никто не подслушивал его разговоры, не рылся в его вещах и не входил в его комнату без стука.

— Можно мы с друзьями будем снимать квартиру? — спрашивает сын у родителей, больше с целью поставить их в известность о своем решении, чем действительно испросить дозволения.

Родители переглядываются и в один голос отвечают:

— Нет!

— Почему? — интересуется Иов, не видя никаких финансовых и нравственных препятствий для осуществления своего плана. Он подрабатывает по вечерам, учеба идет как надо. Почему «нет»?

Родители молчат и снова переглядываются. Действительно, почему «нет»?

— Потому что тогда в твоей жизни все пойдет наперекосяк! Мы с отцом в твоем возрасте даже не думали ни о чем подобном! Дети могут уходить от родителей, только когда у них появится собственная семья! — заявляет мать.

— Но как у меня появится собственная семья, если я даже не могу привести к себе девушку! В свою собственную комнату! — Иова можно простить, он ведь еще не познакомился с жилищным и семейным правом, а потому не знает, что юридически имеет только «право пользования помещением», которое является собственностью родителей.

— Что?!!

Мать, полная негодования, влепляет сыну пощечину.

— Ты здесь ни на что не имеешь права! Мы не обязаны больше тебя содержать, наш долг выполнен! У тебя есть комната, ты можешь там жить, но при условии, что будешь уважать остальных!

Иов стал собирать вещи. Никто не пытался ему помочь или остановить. В небольшой денежной компенсации за оставленное жилье ему отказали, мотивировав соображением, что когда-нибудь оно достанется ему в наследство.

— Но мне нужно сейчас! Мне сейчас нужно жить!..

— Ты наш единственный сын! Нет смысла что-либо делить! Еще будешь нам благодарен потом! Сейчас у тебя ветер в голове, а когда одумаешься, будет поздно! Мы же хотим сохранить все для тебя — наследника!..

Эта фраза заставила Иова желать обоим родителям немедленной смерти.

В-третьих, собственная семья.

Взрослое воспоминание

— Ты очень много тратишь! — раздраженно кидает Иов своей постоянно неработающей жене в ответ на внеочередное выколачивание денег «на домашнее хозяйство», одновременно протягивая требуемую сумму.

— А на кого я, по-твоему, «много трачу»? На себя, что ли? Когда я себе в последний раз что-то покупала?! Хожу как оборванка! На тебя, на детей твоих, между прочим, трачу! Могу меньше. Давай! Пусть дети ходят голодные, раздетые, а ты не кури — экономь! Я «очень много трачу»! Это ты очень мало зарабатываешь! Нормальный мужик постыдился бы такое жене сказать, зная, что приносит денег только худо-бедно на еду! И потом, по-твоему, уход за детьми, стирка, уборка, готовка ничего не стоят?! Вы, мужчины, привыкли считать женщин своими домашними рабами!

Супруга Иова, пышущая здоровьем, ухоженная, холеная, покрытая ровным загаром, держит пальцы растопыренными, чтобы яркий с блестками лак на ногтях засыхал равномерно.

Иов перестает слышать ее ворчание, как только его голова касается подушки. Вот уже пятый год как он встает в семь утра, работает до десяти вечера, приезжая домой, наскоро проглатывает ужин и падает в постель бревном.

— Семья для тебя ничего не значит! Когда ты последний раз гулял с детьми?! — беспроигрышный аргумент жены в любом семейном споре. Иов действительно не имеет времени на прогулки с детьми, ведь иначе им нечего будет есть.

Супруга дает увесистый подзатыльник младшему сыну, который пытается стянуть со стола печенье.

— Не перебивай аппетит! Где твоя няня?! Куда ты полез?! Что тебе надо?! Уйди отсюда! Играйте у себя или идите гулять! Господи! Да когда же это все кончится? Вот отправлю тебя в армию… Куда ты лезешь, дрянь этакая?! Положи на место!..

Иову ужасно хотелось уйти на пенсию, развестись и попасть в крематорий.

— Это сон, это кошмарный сон… — повторял он себе изо дня в день, засыпая.

В-четвертых, дети.

Первое старческое воспоминание

— Папа, тебе там будет хорошо! Только подумай, замечательный дом престарелых — отдельная комната, сиделка в коридоре, врачи, лечебные процедуры. Американская мечта! Ничего не нужно самому делать. Будешь играть там в шашки… — говорит старшая дочь немного раздраженно.

— В шахматы… — уныло поправляет ее Иов. — Я играю в шахматы.

— Какая разница! — раздражение дочери вспыхивает резко, что называется, «из искры». Отец ей сильно мешает. Нужно куда-то его срочно деть, чтобы не вдыхать этот смрадный, ядовитый запах старческого тела, не выслушивать эти пространные воспоминания, эти глупые капризы, эти непонятные обиды. Да какое он вообще имеет теперь право обижаться! Всю жизнь вел себя так, словно у него семьи нет, а теперь, видите ли, обижается. Уходил рано, возвращался поздно. Дочь и не знает толком, что он за человек. Только по рассказам матери…

— Ну что ты дуешься? В конце концов, твое постоянное присутствие для нас просто непривычно!

Иову ужасно захотелось сразу в крематорий, минуя дом престарелых.

В-пятых, имущество.

Одно из последних воспоминаний

— Слушай, отец, да похороним мы тебя, успокойся! Подпиши-ка мне доверенность, чтобы я мог распорядиться твоим барахлом в случае чего. Сделай для меня, наконец, хоть что-то полезное, папа! Ведь я же, в конце концов, твой сын! — одутловатый небритый мужчина средних лет в засаленной майке нервно оглядывается по сторонам, то присаживается на корточки, то встает, делая круги вокруг инвалидного кресла отца, словно голодная акула вокруг умирающего тюленя.