в Германию, вместе со своими детьми, а Лариска так и останется в России и даже ещё в семьдесят лет, будет продолжать лечить зубы.

Прерывая игру аккордеона, прозвучало приглашение к столу, и все, обходя дом, потянулись в сад, где и были накрыты столы.

Народу было не слишком много: среди них человек пять из одноклассников Генки по школе и по техникуму, некоторые с подружками; соседи, живущие рядом за забором; родственники со стороны отца. Со стороны матери Генки родня была представлены только Костей и его бабушкой — Евгенией Петровной.

Во главе стола сидел Генка. Он, по-видимому, уже выпил и был немного истерично весел. Костю усадили рядом с Лариской, и она потребовала, чтобы он за ней ухаживал: подкладывал на тарелку и подливал вина.

Прозвучало несколько тостов, за удачное прохождение службы. Себе Костя наливал сухое красное вино, достаточно противное, под названием «Каберне».

Под строгим взглядом сидевшего через стол напротив, дяди Павла — отца Лариски, та тоже пила «Каберне», почему-то запивая чистой водой из гранёного стакана. Воду, по её просьбе, наливал Костя из стоящего рядом кувшина.

Генка к своим девятнадцати годам набрал вес, заматерел и из глистастого подростка превратился в высокого, пропорционально сложенного юношу. Сейчас он раскраснелся и, размахивая руками, начал объяснять своим друзьям, что мамка, работающая фельдшером при шахте, якобы легко могла через знакомых докторов отмазать его от армии, но он ей сказал, что не надо: «Потому, как любой нормальный парень, обязан отслужить в армии».

Костя, услышав всё это, про себя хмыкнул: Любочка — мать Генки, приходила к ним занять денег на взятку докторам. Или нужной суммы не набрали, или нужного человека не нашли, но сделать освобождение от армии не удалось, чем Генка был невероятно расстроен.

Дядя Павел, хоть и был глуховат, после многолетней работы кузнецом, но слова сына про возможность отмазки от армии услышал и решил прервать излияния Генки — поднялся и стал произносить тост.

Как все, плохо слышащие люди, говорил очень громко, раскатистым с хрипотцой басом.

Когда он закончил, на весьма патриотической ноте про служение Родине, все выпили и стали закусывать.

Костя решил закусить котлетой, предварительно густо обмазав её горчицей. Ему в детстве часто приходилось обедать в доме Штокманов, и знал, что горчицу они делают сами, по семейному немецкому рецепту дяди Павла. Это не тот горлодёр, продающийся в магазинах, это практически мягкий горчичный соус и его можно густым слоем намазывать на хлеб и спокойно есть.

Как потом выяснилось, горчицу для застолья Любочка попросила у соседки — своя закончилась. Соседи тоже горчицу делали самостоятельно, но у них имелись в этом плане другие предпочтения, главным из которых была «ядрёность».

Костя отправил в рот кусок котлеты с горчицей, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят, после чего вытаращил глаза, просипел: «Ух!». Появилось ощущение, что в рот попала горящая термитная шашка.

Костя вскочил со стула: в кувшине вода закончилась, и он протянул руку к стоящему в центре стола стеклянному графину с желтоватой жидкостью, где, как думал, налит самодельный лимонад — такой часто делали в семье Штокманов, смешивая воду с лимонным порошком. Неожиданно его руку у графина перехватил дядя Павел, и, считая, что говорит шёпотом, а на самом деле это прозвучало громко, гулко и как-то угрожающе, словно громовые раскаты: «Костька не трожь — самогонка!».

Костя повернулся в одну, в другую сторону, ища, чем запить, и здесь его взгляд упал на гранёный стакан с водой около Лариски. Выпив сухое вино, она затем медленно тянула воду из этого стакана, будто плоская рот после мерзкого для её изощрённого вкуса вина «Каберне».

Сейчас, наполненный под ободок, как считал Костя чистой водой, стакан стоял рядом с тарелкой Лариски.

Костя схватил его и в два глотка осушил.

Оказывается, под внимательным взглядом отца, Лариска заставляла Костю наливать ей воду, а затем, подгадав момент, просила, сидящего с другой стороны одноклассника Генки, заменить её стакан с водой на стакан с водкой.

Выглушив, как оказалось, полный стакан водки, Костя так и застыл, пытаясь продохнуть.

— Что, что с тобой случилось? — заволновалась бабушка Кости.

— Он, думал — на столе наша горчица, и хорошо так намазал себе на котлету, а это мать у соседей взяла «вырви глаз», вот он и остолбенел, — мило улыбаясь, пояснила Лариска, и, повернувшись к Косте, тихим злым шёпотом добавила: «Только скажи кому, что в стакане водка — убью!».

Предупреждение было явно излишним: Костя не только сказать, он и вдохнуть-то толком не мог.

Вид Костика, как сом на берегу, время от времени разевающего рот, ни у кого сочувствия не вызывал, а только хохот.

Костя бегом бросился на выход. Из-за ручьём льющихся слёз, он плохо видел, но всё же смог обогнуть дом, и выскочить на улицу.

Вышедшая за ним бабушка, только и успела крикнуть ему в спину: «Ты куда?», — Костя в ответ только махнул рукой.

— Как малый рванул, — сказал кто-то из оставшихся за столом гостей, — будто горчицей под хвостом намазали! — закончил он, под общий хохот.

Отбежав подальше, Костя остановился и наконец-то позволил себе вырваться. Освободив желудок, дошёл до колонки и умылся. На проводы Генки он решил не возвращаться и медленно пошёл к дому.

Вдоль дороги над заборами от лёгкого ветерка по-прежнему качались ветки сирени, но из-за обожжённой водкой и горчицей слизистой, Костя совсем не слышал их аромат.

Добравшись до дома бабушки, постелил себе на диване, разделся, включил телевизор, но стоило только прилечь, как его «накрыло».

Мощно, буквально разбивая, разнося ему сознание, в мозг сразу пошёл огромный поток информации: вот он впервые появляется на «Волшебной поляне» планеты Эре; охранник Боруш бьёт его дубинкой по голове; он лежит привязанный цепью к кровати; работает на огороде школы; пытается совершить побег….

Поначалу мозг ещё кое-как справляется с информацией, но поток всё увеличивается и увеличивается. Картинки становятся отрывистыми и мало связанными: он смотрит ночью из окна таверны на горящие во дворе факелы и слышит громкий топот танцующих на нижнем этаже; лежит в траве, воя от боли, с арбалетным болтом в спине; ученик мастера Мелиуса по картинкам обучает его языку княжества Либоргского. Поток всё нарастает: Либоргский язык, имперский язык, староимперский язык. Мозг не способный освоить такой объём и отключает некоторые свои функции.

Костя дышит, сердце и другие органы работают, но он уже ничего не воспринимает: ни звуков, ни света, ни прикосновений — он полностью отгорожен от мира, «заперт» в себе.

На проводах в армию, одноклассник