Он учился везде, где только можно, и за границей — в том числе. Я тоже кое-как окончила институт. Когда мне исполнилось двадцать, Мише жениться приспичило, поэтому последний год я училась кое-как, лишь бы «корочку» получить.

— Зачем тебе образование? — увещевал коварный муж. — Женщина должна блистать, как бриллиант, оттеняя богатство и благополучие мужа.

И я сияла, оттеняла, прятала его недостатки, выпячивала достоинства. А проще говоря, ничего особого не делала. Ни дня не работала. Некогда было: салоны, массажи, сауна, солярий и женский клуб по четвергам — сборище таких же гламурных бриллиантовых кошечек.

С родителями и Гошей общались больше по телефону или скайпу, виделись по большим праздникам. Не до того, не до того… У меня своя семья, занята, некогда, быстрей, скорей…

А потом в одночасье не стало родителей. Ушли один за другим. Вначале мама, а потом папа. И остались мы с Гошкой одни. И вот тогда-то он начал меня потихоньку обрабатывать.

— Не кажется ли тебе, что ты слишком зациклена на себе и своем Мишеньке? Что это за жизнь, когда ты словно манекен в витрине дорогого магазина? В чем смысл твоей жизни, Анж?

Я отмахивалась от него двумя руками, доказывала, что у меня все отлично, но сомнения похожи на коросту: уж если начинают разъедать, то постепенно захватывают все большие и большие территории.

— Ну, и что ты предлагаешь? — не выдержала я однажды философской глубины братских размышлений и въедливых вопросов.

— Бросать дурить и начинать жить настоящей жизнью. Например, поработать. У тебя образование, между прочим.

— Ой, перестань! — испугалась я тогда не на шутку. — Какая работа? Какое образование? Я же еле-еле душа в теле отучилась в институте и никогда и дня нигде не работала. Что я умею, что я могу?

— Заодно и научилась бы, — у братца моего — железные нервы и олимпийское спокойствие многоборца.

— Я ребенка родить хочу, — призналась, когда братская забота начала переливаться через край.

— Это серьезно, Анж. Ну, удачи.

И он снова пропал на долгих два года. Растворился в пространстве. И только редкие телефонные звонки позволяли вздыхать с облегчением: Георг жив, помнит обо мне и не сердится.

И вот он снова нарисовался на моем небосклоне. Внезапно.

— Вижу, у тебя воз и ныне там, — заявил он мне прямо и без обиняков. — Твой благоверный даже ребенка тебе не смог заделать. Не мужик, видать.

К тому времени мы безуспешно пытались стать родителями, но все никак не получалось. Обследоваться Миша категорически отказывался. Я же прошла через все круги ада.

— Загиб матки, — вынесла вердикт гинеколог. — Будем лечиться.

И я лечилась. Как потом оказалось, тщетно.

К тому времени, когда Гошка снова взялся меня обрабатывать, Миша уже сходил «налево» первый раз.

— Слизняк, студень в штанах, — обливал воистину братской любовью Георг моего благоверного. — Я тебя не понимаю, Анж. Ты держишься за него, как патриот-боец за знамя в бою. Да он мизинца твоего не стоит, подкалбучник хренов.

— Я слабая и беззащитная женщина, — возражала я, не желая ничего менять. Это был банальный страх. Когда ты долго варишься в одной и той же среде, она превращается в кисель. А точнее — в болото. Трясина тебя держит и не желает отпускать.

— Это ты-то слабая? — хохотал брат. — Да ты кого хочешь в бараний рог согнешь. Расслабилась, атрофировалась — да. К тому же этот твой ватой обложил, чтобы никуда не сбежала. В былые времена ты бы ему показала, где раки зимуют и кто в доме хозяйка.

Ну, допустим, периодически, для профилактики, я точки над е расставляла и Мишей манипулировала неплохо, но сор из избы выносить — последнее дело.

Когда Миша сходил «направо» во второй раз, Гоша настоял, чтобы я подала на развод. Делу ход мы так и не дали — откладывали судьбоносное решение по развалу нашей семьи на неопределенный срок, но уже второе пришествие мужа из вольной жизни я восприняла с прохладцей.

Я его не любила никогда. Так бывает. Симпатия, привычка, но никак не любовь. Он меня почти всем устраивал, но сердце в груди не екало, бабочки в животе не порхали, а сумасшедшая страсть — это из разряда фантастики. Не. Не слышала я о таком.

— Скучище и позорище, — стыдил меня Георг. Вслух я с ним не соглашалась, но в душе подсчитывала проценты его правоты.

Я не понимала, зачем ему это надо — тянуть из болота бегемота. Живу припеваючи, ни в чем нужды не имею. Внешнее благополучие. Да мне все завидуют и локти кусают!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сейчас или никогда! — выдал Гоша за два дня до побега из семьи номер три. — Я устал тебя уговаривать. Поэтому делаю последний заход и валю с твоего аэродрома. Живи как знаешь и как хочешь. Даю тебе три дня на размышления. У меня на примете — шикарное — пальчики оближешь — место с перспективой дальнейшего роста. И либо ты попадаешь в последний вагон уходящего поезда, либо продолжаешь загнивать, а я умою руки!

В этот раз я отнекиваться не стала.

— Я подумаю, — пообещала, почти уверенная, что благополучно профукаю свой бриллиантовый шанс стать кем-то большим, чем жена и красивая женщина.

И вот я сижу с телефоном в руках в шикарном кожаном кресле в шикарной квартире с евроремонтом и, пытаясь собраться в кучку, думаю о том, на что же я подписалась.

Старший брат не удосужился рассказать, что за отличное место подготовил для меня. А я как-то и не интересовалась, какие ступени по карьерной лестнице мне придется пройти. Но сейчас, когда Миша, пованивая корвалолом, не очень красиво ушел в закат, я почувствовала необычайный подъем.

Мне двадцать восемь. Я молодая и красивая. Новые цели поставлены. И у меня есть ровно восемьдесят дней, чтобы выполнить программу-минимум. А кое-кто еще не раз локти будет кусать и рыдать кровавыми слезами. Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Это про Мишу.

Телефон в руках взорвался тяжелым роком.

— Завтра, в восемь, я заеду за тобой. Форма одежды — деловая, — инструктирует меня Георг. Голос у него жесткий и далеко не братский, но меня это не пугает.

— Понял, принял, запротоколировал! — даю понять, что готова как пионер, и жму на «отбой». Сейчас важно, чтобы он ни о чем спрашивать не начал. Морально не готова делиться с братом семейным крахом. У меня есть, с кем душу отвести и кто не будет ржать, когда я о корвалолчике расскажу и мокрой проплешине бывшего супруга.