«Нору» (согласно своему контракту, она должна была жить в непосредственной близости от места тренировок), жизнь в доме Уизли стала для него совершенно невыносимой. Гарри еще мог противостоять Молли — она слишком ценила его, чтобы в открытую требовать чего-то, но Рону, который давил на него с принятием решения о карьере аврора, противопоставить было нечего. Общая детская мечта — сражаться со «злом» на стороне «добра», когда-то объединявшая друзей, теперь их разделяла. За последнюю пару лет вокруг этих понятий у Гарри отросли здоровенные кавычки, а у Рона — нет. Он все еще видел мир поделенным на плохих и хороших, темных и светлых, и его, конечно же, еще не тошнило от Министерства.

Положение осложнялось тем, что рядом не было Гермионы, чтобы поставить Рона на место. Она поступила в Университет Волшебства, наплевав на радужные перспективы карьеры в Министерстве Магии. На резонный вопрос Артура, гордо тряхнув каштановыми кудрями, она заявила, что для того, чтобы перебирать бумажки, не нужно было с риском для жизни заканчивать Хогвартс. Гермиона могла просто остаться с родителями-магглами в немагическом мире и стать, к примеру, секретарем. Она собиралась посвятить свою жизнь изучению самой Магии, и Гарри знал, что однажды этот мир еще услышит о профессоре Гермионе Джин Грейнджер.

В один прекрасный день Гарри собрал вещи и, ничего никому не объяснив, уехал из «Норы».

К черту Министерство, к черту Уизли, к черту Мальчика-Который-Выжил! Все, чем он занимался после окончания Хогвартса, бессмысленно. Ближайшие десять лет он, по большому счету, никому ничего не должен, а его собственные желания — семья и дом — недоступны.

Хотя почему же? Дом в Годриковой Впадине как раз ждал его с распростертыми объятиями, зияя темными дверными проемами и скалясь от радости выбитыми оконными стеклами.

Эту развалину проще было снести и построить заново, но Гарри располагал достаточным количеством денег и свободного времени, чтобы попытаться реставрировать дом самостоятельно. Он поселился на первом этаже и первые несколько месяцев спотыкался о подставленные тут и там под дождевую воду ведра, спал на куче тряпья у горящего камина, но упорно продолжал день за днем выгребать из помещения мусор и обломки отвалившейся отделки. Ничего из вещей его родителей в этом доме давно не осталось. Гарри предполагал, что их растащили на сувениры еще до того, как корзинка с его тщедушным тельцем коснулась порога дома на Тисовой улице.

Никто никогда не учил его ремонтировать жилище, и поначалу дело шло из рук вон плохо, но у него не осталось ничего, кроме этого дома, и с остервенением, достойным узника замка Иф, ковыряющего обломком ложки стену своей камеры, Гарри день за днем продолжал работу. Поразмыслив, он отказался от использования магических средств и инструментов. В противном случае пришлось бы общаться с волшебниками, а этого ему меньше всего хотелось, когда его колдография не сходила с первых полос газет вот уже несколько лет. Магглы же, населяющие провинциальные города, с удовольствием продавали строительные материалы, делились секретами ремесла и, что самое приятное, знать не знали ничего о Гарри Поттере.

Заклятие маскировки, когда-то наложенное на дом, пришлось обновить после того, как Гарри однажды провел целый день, наблюдая из-под мантии-невидимки за двумя журналистами, перевернувшими его убогое жилище вверх дном в поисках его самого. Представители четвертой власти магического мира и не подозревали, насколько близки были к многократному круциатусу и обливиэйту, когда отпускали мерзкие комментарии по поводу запустения и разрухи в доме «Великого героя». Как только, чихая от пыли, они покинули дом, Гарри позаботился о том, чтобы никто больше не переступил этот порог без приглашения хозяина, кроме его невесты и его самого.

В столярном ремесле Гарри также ровным счетом ничего не смыслил, и потому его первые опыты в области конструирования мебели являли собой жалкое зрелище: кривая кровать, детали которой держались вместе исключительно при помощи магии, колченогая табуретка и стол, который исполнял джигу на тонких трясущихся ногах каждый раз, когда Гарри что-то на него ставил. Виктор Франкенштейн, будь он столяром, гордился бы этими изделиями, да и сам Гарри признавал, что это самые ужасные орудия убийства времени, которые ему когда-либо доводилось видеть. Конечно, он мог купить и готовые вещи, но в этом случае восстановление дома заняло бы несколько месяцев, а Гарри нуждался в годах работы.

К тому же, своими руками перестраивая дом, он ощущал, как переписывает его историю, превращая его из места, где убили всю его семью, в место, где со своей семьей он будет счастлив.

Однажды.

Весьма не скоро.

* * *

— Отдай! Это мое! Я вырасту и превращу тебя в слизняка, дубина!

— А мой папа может превратить тебя в козявку прямо завтра, когда я ему скажу, что ты кидался в меня песком!

— Слизняк!

— Козявка!

— Разве это не одно и то же? — меланхолично пробормотал Гарри, устраивая пакеты с покупками на лавочке в парке, куда забрел после посещения очередной строительной ярмарки. Найти тихое место для того, чтобы незаметно трансгрессировать домой, не удавалось вот уже около часа, и он углубился в незнакомый парк в надежде обрести желанное одиночество, но и здесь нашлась парочка мальчишек лет пяти. Один из них, сероглазый и поджарый, беспрестанно двигался, взмахивал руками, перебегал с места на место, а другой, крепко сбитый карапуз с копной каштановых кудряшек, посматривал на суетливого товарища свысока, вытирая о штаны грязные пальцы.

— Вовсе нет! — серьезно сообщил кудрявый мальчик, исподлобья поглядывая на Гарри. — Слизняки больше козявок и раз в пять противнее!

— В десять! — поддакнул его суетливый приятель.

— Да, в десять! И козявки живут в носу, а слизняки на воле!

— О! — восхитился Гарри. — Тогда я предпочел бы быть слизняком. Гордым, вольным слизняком! Каждый вечер я бы уползал в закат, и только след от соплей серебристой дорожкой напоминал обо мне жителям долины. — Он поднял руку и, противно причмокивая, изобразил эпическое уползание одинокого героя.

Мальчишки, в свою очередь, пришли в полный восторг. Затем попробовали повторить. Поспорили, у кого получается лучше, и чуть было не подрались, но Гарри вовремя заявил, что поединок без судьи засчитан не будет. Нет, сам он не может быть судьей, потому что… потому что…

— Потому что мужчины не судят поединки между мужчинами, — авторитетно соврал он. — В этом деле совершенно необходима хотя бы одна Прекрасная Дама.

— Мисс Сьюзи! — заорали они так, что Гарри подпрыгнул. — Нам срочно нужна