В глубине гостиной отец, сгорбившись, сидел у домашнего алтаря, пока Дао внимательно наблюдал за ним с потертого кожаного дивана. Алтарь был украшен фотографиями в рамках – бабушек и дедушек. Родители отца с суровым видом смотрели в объектив камеры, в руках – новорожденный Вэн, за спиной – их дом. На заднем плане по сухой и темной земле Вунгтхэма бродила соседская курица, на веревке между окном кухни и близлежащей пальмой сушилось белье. Ба ноай[5] позировала у вычурной лестницы на свадьбе своей дочери, в туфлях на небольшом каблуке, волосы собраны в пучок. Он ноай[6] на портрете крупным планом напоминал состарившуюся голливудскую звезду – с белоснежными зубами и легкой сединой. За последние три года, после падения Сайгона и отъезда последних солдат в Америку, все бабушки и дедушки умерли друг за другом – их унесло, как порыв ветра уносит увядающую листву. К тому времени они были старыми и изможденными, и их смерть никого не удивила. Но стремительность, с которой все произошло, заставило Ань задуматься, не повлияла ли на это война, может ли надежда быть источником жизни, а ее исчезновение – предвестником смерти?

Отец смахнул рукавом пыль с портрета своей матери и принялся осматривать рамку при свете свечи. Убедившись в ее чистоте, он аккуратно поставил ее рядом с другими и зажег благовония. Он молился с горящей палочкой в руках, и вскоре мама вышла из кухни, чтобы присоединиться к нему. Чиркнув спичкой, она зажгла благовония, и в их молитвах Ань могла разобрать свое имя вместе с именами Тханя и Миня и просьбу послать безопасное путешествие и спокойное море. Дао поднялся с дивана и, приблизившись к ним, потянул мать за рубашку.

– Можно мне тоже? – спросил он, и она отдала ему свою палочку с благовониями, для себя же зажгла новую.

Ань слышала, как его робкий голос слился с молитвой родителей, наблюдала, как они втроем стоят на коленях под пристальным взглядом предков. Через несколько минут отец поднялся и, всплеснув руками, произнес:

– Пора ужинать.

Ужин – его-то она запомнила. Лунный свет подсвечивал комнату мягким сиянием, пар от тушеной капусты сливался с благовониями. Из кроватки доносилось сопение малыша Хоанга, и мама иногда проверяла, не проснулся ли он. За столом вместо привычного бурного смеха и шума царила угнетающая тишина. Подслеповатыми глазами отец каждые несколько минут смотрел на часы. Мать резала на мелкие кусочки мясо для Дао, упрекая его, что он до сих пор не научился пользоваться палочками для еды.

– Ты уже не маленький, – сказала она, и Дао стыдливо опустил голову.

– Ничего страшного, – прошептал ему Тхань. – Иногда я тоже с трудом справляюсь с большими кусками мяса.

Май и Вэн, которые обычно наперебой щебетали о проведенном в школе дне, сегодня возили палочками по тарелкам, оставляя ужин недоеденным. Хотя они не совсем понимали, в чем дело, что-то в напряженных движениях родителей подсказывало им, что это необычный, мрачный вечер.

Чтобы нарушить тишину, Ань попросила отца напоследок повторить план, и Минь испустил стон:

– Опять? Мы уже знаем его наизусть. – И это было именно так. План простой, отец пересказывал его бесчисленное количество раз, и Ань твердила его каждый вечер перед сном, словно накануне экзамена. Сегодня вечером она, Тхань и Минь должны отправиться в Дананг, где их будет ждать лодка, чтобы отвезти в Гонконг.

– Там вам предстоит провести некоторое время в лагере для таких, как мы, – произнес отец, пока Дао пытался справиться со своими палочками для еды, но кусочки мяса выскальзывали на полпути между ртом и пиалой. Май и Вэн, поставив локти на стол, подперли головы ладонями: им уже приходилось слышать эту историю бесчисленное количество раз, и она им наскучила. Отец позаботился об оплате хозяину лодки: по двенадцать кусков золота за каждого. – Об этом вам не придется беспокоиться, – пояснил отец. – Мы присоединимся к вам в лагере через пару недель, и все вместе отправимся в Америку к дяде Наму, в Нью-Хейвен.

Ему всегда удавалось пересказать план без тени сомнения в голосе, и Ань терялась в догадках: скрывал ли он свое беспокойство или его уверенность в самом деле была настолько сильной? Она следила за тем, как он в очередной раз описывает путешествие в перерывах между редким жеванием свинины и риса, чертя пальцами карту на столе. Ей и в голову не приходило усомниться в авторитете отца или в том, насколько много он действительно знает. Ей не приходило в голову, что его брат и контрабандисты, вероятно, не упоминали о невероятном количестве возможных рисков, а может, и попросту врали. Еще до окончания войны ее дядя Нам совершил такое же путешествие со своей женой и двумя детьми, чем разжег в ее отце искру желания уехать из Вьетнама. Вскоре эта искра переросла в пламя, которое подпитывали письма от Нама, украшенные марками с американским флагом и подробно описывающие его роскошную новую жизнь с гигантскими супермаркетами, «Фордами» и «Шевроле». Эта идея превратилась в одержимость, сделав отца глухим к переживаниям матери и слепым к трудностям предстоящего путешествия.

Поскольку Ань, Минь и Тхань были старшими детьми, родители решили отправить их первыми, разделив семью на две части. Ань и в голову не приходило, что это разделение пополам было первым сигналом опасности, первой подсказкой – ее отец знал, что одна из половинок может не перенести испытаний.

* * *

Как только спустились сумерки, Ань поцеловала Хоанга в лоб и обняла на прощание Май, Вэн и Дао – они едва держались на ногах и сильно хотели спать. Ей же хотелось подольше не отпускать их, сжать так крепко, чтобы частичка их души проникла в ее сердце. Но она знала, что впереди длинная ночь и что лодка в Дананге не будет ждать, поэтому отпустила их и вернулась к матери.

– Присмотри за братьями, – сказала ей Ма, протягивая Ань три коробки с остатками ужина. В другую руку она незаметно вложила ей маленькую семейную фотографию, сделанную соседом на последний тет[7]. Ань принялась внимательно разглядывать фото. Тесно прижавшись друг к другу, со строгими лицами, они в своих лучших аозай[8] сидели на диване в гостиной: Май, Вэн и Ань – в одинаковых розовых, а мальчики – в бледно-голубых. Родители расположились по краям, мама была на позднем сроке беременности Хоангом. Май и Вэн сидели у родителей на коленях, а Дао – на коленях Ань, в