Летти наклонилась и шлепнула Дэйви по голой ноге. Белый отпечаток ладони тут же налился багровой краской. Стивен любил брата, но считал, что когда наказывают другого, это лучше, чем когда наказывают тебя. Глядя, как Летти выпроваживает орущего Дэйви из кухни наверх, Стивен ощущал, будто выиграл в лотерею: избежал материнского гнева. Бог свидетель, мать частенько выплескивала на него свое недовольство бабушкой. Произошедшее сейчас было доказательством, что тайные надежды Стивена сбываются: Дэйви уже пять лет, и он наконец разделит со старшим братом дисциплинарную повинность. Повинность эта была не так уж тяжела, но совсем неплохо получить вдвое меньше неприятностей, а то и вовсе их избежать.

Все это время бабушка не прекращала есть, хотя каждый кусок был точно шаг по минному полю.

Рев Дэйви смолк, но Стивен все равно пытался поймать бабушкин взгляд. Когда это наконец ему удалось, он округлил глаза, словно то, что звание непослушного ребенка досталось на этот раз Дэйви, чем-то сближало их.

— Ты не лучше, — буркнула бабушка и вернулась к своей рыбе.

Стивен покраснел. Он-то знал, что он лучше! Если бы ему удалось доказать это бабушке, все стало бы по-другому.

Конечно, все это из-за Билли — как и всегда.

Стивен затаил дыхание. Он слышал, как мать моет посуду: фарфоровый стук, сопровождаемый плеском воды, а бабушка вытирает ее: более высокий звон тарелок, снимаемых с сушилки. Тогда он медленно открыл дверь в комнату Билли. Внутри пахло сладким и старым — как апельсин, забытый под кроватью. Стивен осторожно прикрыл за собой дверь.

Занавески были задернуты, как обычно. Они гармонировали по цвету с сине-голубыми квадратами на покрывале и совершенно не сочетались с коричневыми завитушками ковра. На полу стояла недостроенная космическая Лего-станция. С тех пор как Стивен был здесь в последний раз, небольшой паучок свил паутину на посадочной площадке и теперь ожидал, очевидно, что мухи-спутники из открытого космоса посетят эту мрачную комнату.

Над кроватью висел бело-голубой шарф «Манчестер Сити», и Стивен ощутил знакомый прилив жалости и злости на Билли, даже в смерти оставшегося неудачником.

Стивен прокрадывался сюда иногда, точно Билли мог прорваться сквозь годы и прошептать свои тайны племяннику, который успел уже отпраздновать на один день рождения больше, чем сам Билли.

Стивен давно отчаялся узнать правду. Сначала он надеялся, что Билли оставил какие-то знаки того, что предчувствовал свою скорую гибель. «Великолепная пятерка» с загнутыми уголками, инициалы «А.А.», нацарапанные на деревянной крышке стола, детальки Лего, обозначающие стороны света, с пометкой «Икс» в нужном месте. Что-то, с помощью чего наблюдательный мальчишка — уже постфактум — смог бы догадаться и восстановить события.

Ничего такого не было. Только запах истории, и горькая грусть, и школьная фотография тощего мальчишки с румяными щеками и неровными зубами, улыбающегося так широко, что почти не видно темно-голубых глаз. Стивен не сразу сообразил, что эта фотография появилась здесь уже после, — потому что если уж мальчишка ставит на стол собственную фотографию, на фотографии он должен держать огромную рыбину или еще какой трофей.

Девятнадцать лет назад этому одиннадцатилетнему мальчишке — наверняка похожему на Стивена — надоело возиться с конструктором и он вышел в теплый летний вечер пробежаться по улице, не подозревая, что уже никогда не вернется, не соберет свою космическую станцию, не будет размахивать своим бело-голубым шарфом по воскресеньям и даже не заправит кровать. Его мать, бабушка Стивена, сделает это позже сама.

Вскоре после семи пятнадцати, купив у мистера Джейкоби из газетного киоска пакетик шоколадных драже, Билли шагнул из царства детских фантазий в царство кошмарной действительности. На отрезке в двести ярдов от дома до киоска мистера Джейкоби Билли просто исчез.

Бабушка Стивена ждала Билли до половины девятого, потом послала Летти, дочь, поискать брата; в девять тридцать, когда стемнело, она пошла искать сама. Светлыми летними вечерами дети заигрывались на улице допоздна — хотя по зимним часам им уже давно пора было бы спать. И только после того, как Тед Рэндалл, сосед, сказал, что нужно позвонить в полицию, бабушка Стивена навсегда превратилась из Мамы Билли в Бедную Миссис Питерс.

Бедная Миссис Питерс — муж которой так глупо погиб, вылетев с велосипеда прямо под колеса барнстепльскому автобусу, — ждала, что Билли вернется.

Сначала она ждала его у двери. Она стояла там целыми днями в течение месяца, едва замечая четырнадцатилетнюю Летти, прошмыгивающую мимо нее в школу и возвращающуюся ровно в три пятьдесят, чтобы не заставлять мать волноваться еще сильнее — если только это было возможно.

Когда погода испортилась, Бедная Миссис Питерс переместилась к окну: оттуда видна была дорога. Она походила на собаку во время грозы — встревоженная, напряженная, с расширенными глазами. Любое движение на улице заставляло ее вздрагивать. Потом наступил перелом — поскольку и мистер Джейкоби, и Салли Бланкетт, и близнецы Тайткет стали взрослыми настолько, что даже ее измученное воображение не позволяло принять их за краснощекого одиннадцатилетнего мальчишку в новых кроссовках «Найк», со светлой короткой стрижкой и недоеденным пакетиком драже в руках.

Летти научилась готовить, прибираться и пореже выходить из своей комнаты, чтобы не видеть матери, застывшей у двери. Она всегда подозревала, что Билли был любимцем матери, и теперь, когда брата не стало, у той не осталось сил скрывать это.

Летти спрятала за маской подростковой несговорчивости свои четырнадцать лет, свой страх и тоску по матери и брату, которых ей не хватало в равной степени, поскольку в тот теплый июньский день она лишилась обоих.

Неужели Билли не знал? Привычно оглядев безжизненную, не дающую никакой подсказки комнату, Стивен почувствовал, что снова злится. Неужели можно было даже не подозревать, что скоро с тобой произойдет нечто подобное?

Через год после того, как пропал Билли, в совершенно другом месте и по другой причине был задержан водитель-экспедитор из Эксетера.

Поначалу полиция просто допрашивала Арнольда Эйвери в связи с обвинением в эксгибиционизме, сделанным юным Мэйсоном Динглом.

Арнольду Эйвери случалось смущать детишек и раньше — об этом он, разумеется, рассказал полиции не сразу, — но, пригласив пятнадцатилетнего Мэйсона Дингла в свой фургон, чтобы якобы спросить дорогу, Эйвери нежданно-негаданно столкнулся с провидением лицом к лицу.

Мэйсон Дингл и сам знаком был с полицией не понаслышке. За малым ростом и внешностью мальчика из церковного хора таилась гроза всего Лэпуинга. Граффити, отбирание денег, кражи со взломом — все это было на совести Мэйсона Дингла, и полиция знала, что со временем юный Дингл пойдет по пути старших братьев, жизнь которых была чередой непрерывных арестов.

Однако, прежде чем и впрямь отправиться по этому пути, Мэйсон Дингл помог в задержании того, кого бульварные газетенки впоследствии окрестили Фургонным маньяком.