Иногда после чая дядя Джуд играл во Франкенштейна — гонялся за Дэйви и Стивеном по всему дому, растопыривал руки, пытаясь поймать то одного, то другого, вваливался во все комнаты, завывая зловеще: «Хо-хо-хо! Бойтесь и трепещите, Франкенштейн уже здесь!»

Стивену было тогда почти десять — вполне солидный возраст для того, чтобы не бояться, но огромный рост дяди Джуда и истерический визг трехлетнего Дэйви наводили на него неподдельный страх. Он притворялся, будто играет для Дэйви, но, прячась за диваном или заворачиваясь в зеленые шторы в гостиной так плотно, что материя натягивала волосы на макушке, знал, что его собственное прерывистое дыхание и громко бьющееся сердце не лгут.

Всякий раз Дэйви, не вынеся напряжения, выскакивал из укрытия в ноги дяде Джуду с криком: «Я дружу с Франкенштейном!» Стивен, пользуясь возможностью, вылезал тоже, делая вид, будто сердит на Дэйви за испорченную игру, на самом же деле тайно радуясь ее окончанию.

Когда он думал о дяде Джуде, блеклое зимнее солнце пригревало спину. Это было два дяди назад. После был дядя Нейл, но тот продержался всего пару недель, а потом исчез, прихватив с собой сумочку матери и половину цыпленка, оставшегося от обеда. Последним был дядя Бретт, с религиозным пылом утыкавшийся в телевизор и сидевший так, пока как-то раз бабушка с матерью не затеяли через его голову яростный спор как раз во время «Каунтдауна».[1]Дядя Бретт велел им заткнуться, потому что он не слышит шарады, обе переключились на него, и больше его в доме не видели.

Сейчас у матери был период междудядицы. Нельзя сказать, что все они Стивену нравились, но он всегда сожалел об их уходе. В такой маленькой и одинокой семье, как их, любое пополнение приветствовалось — пусть даже и временное.

Лопата ткнулась во что-то твердое. Стивен нагнулся и стал выбирать землю руками. Обычно лопата натыкалась на камни или корни, но тут звук был иной.

В желудке у Стивена ухнуло: в мягкой черной земле гладко белела кость. Он опустился на колени, разгребая руками жирную, пронизанную корнями торфяную почву. У него не было никаких инструментов, кроме лопаты, и земля больно впивалась в кожу под ногтями.

Он смог подсунуть под кость пальцы и приподнять ее. Кость сдвинулась на четверть дюйма, не больше, но этого было достаточно, чтобы показался зуб.

Зуб.

Чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, Стивен наклонился поближе и тронул его.

Зуб слегка качнулся.

Стивен отшатнулся и сел на корточки. Небо и вереск закружились перед глазами. Он отвернулся, и его стошнило на кусты можжевельника. На мгновение Стивену показалось, что длинные нити слюны, стекающие изо рта, накрепко привязали его к этой земле и тянут вниз, вглубь, так что нос и рот уже забиты торфом, грязью, корнями и мелкими кусачими насекомыми.

Он дернул головой и вскочил на ноги.

Вытер рукой нос и рот, откашлялся и отплевался. Во рту все равно остался кисловатый привкус.

Отойдя футов на десять, он осторожно взглянул на неглубокую яму. Приблизился на пару шагов, чтобы видеть череп, и застыл.

Он сделал это.

Он сделал то, чего полиция не смогла сделать со всеми своими собаками-ищейками, системами теплового самонаведения и отпечатками пальцев.

Он нашел Билли Питерса.

И только что трогал его зуб.

При этой мысли желудок снова подскочил к горлу. Стивен сглотнул и, ощутив неожиданную слабость, осел на подушку из вереска и пушицы.

С чувством освобождения.

Он победил.

Теперь, когда бабушка увидит это, все изменится. Она перестанет стоять у окна и ждать мальчика, который никогда не придет. Она начнет замечать его и Дэйви — не так, как сейчас, изводя придирками, а как и положено бабушке: будет любить, выслушивать секреты и давать пятьдесят пенни на сладости.

А если бабушка полюбит их с Дэйви, может, и с матерью они станут помягче друг к другу. А если мать и бабушка станут поменьше ссориться, все они будут счастливее, станут нормальной семьей, и… и… Да просто все станет как надо.

И все это зависело сейчас от гладкой, кремового цвета кости с мальчишеским зубом. Стивен представил щетку дяди Билли, чистящую по утрам этот желтоватый коренной зуб, — и поскорее заставил себя подумать о другом.

Медленно, но решительно Стивен встал, чувствуя, как закипает внутри волнение.

Новые возможности открывались перед ним, вспыхивая в мозгу фейерверками, освещая дорогу к будущему, о котором он едва мог мечтать. Он станет героем! О нем напишут в газетах. Миссис Канчески выступит с официальным сообщением в Ассамблее, и все будут удивляться, что такой обычный мальчик справился с таким невероятным делом. Может, ему даже дадут награду, медаль или что. И мама с бабушкой будут гордиться и благодарить. И предложат ему целый мир, но он попросит только скейтборд, чтобы тренироваться на эстакаде и стать нормальным подростком в мешковатых джинсах с цепочками от ключей и с боевыми шрамами. Или даже облепленным пластырем — это все равно не помешает ему кататься. Поначалу он, конечно, будет падать, но потом научится летать и станет лучше всех в деревне. И Дэйви научит тоже, он будет терпеливым учителем, будет всегда протягивать ему руку, если тот упадет. А девчонки будут хихикать и провожать его взглядами, когда он станет возвращаться домой со своим скейтом под мышкой и бутылкой кока-колы. Может быть, в бейсболке. Может, на голой груди будут болтаться белые проводки от наушников, а над ним будет сиять сине-зеленое вечернее небо. И все захотят с ним дружить, но лучшим другом останется Льюис; Льюис — настоящий друг, хоть и не соглашается менять «Марс» на две палочки «Кит Кат».

Эти мысли напугали Стивена. Чем выше он взлетает в мечтах, тем больнее будет падать. «Лучше ничего не ждать, да чуток получить», — повторяла обычно бабушка. Поэтому Стивен затушил фейерверки, и они погасли, оставив легкий дымок, как бенгальские огни в ведре с водой. Он почти физически ощутил этот запах влажной гари в сухой ноябрьской ночи. И впервые за последние несколько минут вновь осознал, что дышит.

И вот он снова на плато.

Поднялся сильный ветер, за плечами начали собираться тучи, и Стивен понимал, что для достижения славы надо поторопиться.

Руки у него дрожали, как у дяди Роджера, когда тот готовился опрокинуть стакан.

Стараясь не вспоминать о школьной фотографии Билли, где тот широко улыбался, показывая мелкие белые зубы, Стивен начал окапывать челюсть, пока та не подалась и не оказалась в руках.

Несколько долгих минут он тупо смотрел на нее.

Что-то было не так.

Все не так.

Стивен потрогал собственную челюсть, чтобы понять, как она соединяется с головой в районе уха. Найденная челюсть выглядела как и положено обычной челюсти — везде, кроме этого места. Она была слишком длинной. И зубы неправильные. Не аккуратные мальчишеские зубы, а длинные, плоские и желтые. Стивен провел пальцем по собственным нижним зубам. Коренные были только в глубине, а спереди — одни резцы. А у откопанной челюсти почти все зубы были массивными коренными, лишь в самой середке торчала пара острых резцов. Неправильные зубы.