Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хм. Следуйте за мной.
* * *
— Виктория, к тебе молодой человек со спутницей и грузом… — так и не представившийся красавец проводит нас в помещение, похожее на рабочий кабинет.
Футов так пятьсот квадратных, с перекрывающимися двойными защитами от магии, дорого обставленный, с двухтумбовым письменным столом.
Справедливости ради, вели нас пустыми коридорами, навстречу никто не попался.
— Слушаю вас внимательно, — женщина лет сорока пяти удивлённо отрывается от стопки бумаг.
— Ржевский Дмитрий Иванович, представляюсь собственной персоной. Виктория Сергеевна Левашова?
— Да. Что случилось?
— Мы можем поговорить наедине?
* * *
Мадина Наджиб, дублёр-двойник Её Величества Далии аль-Футаим.
— Мы можем поговорить наедине? — Ржевский в своей манере сбросил Романова себе под ноги, как мешок с луком. — Это в ваших интересах, слово Ржевского.
В следующий момент она по наитию сделала то, чего обычно сопровождающий менталист делать не должен ни в коем случае: Мадина без приглашения вмешалась в чужой разговор на правах равного участника:
— Подтверждаю магией, — она шагнула вперёд и коротко пыхнула с ладони язычком плазмы.
— А ты кто, девица⁈ — княгиня Левашова, видимо, на югах никогда не бывала.
Никого в подобной одежде раньше не видела, об обычаях и Каноне тоже не слыхала.
— И почему у тебя лицо закрыто, как у ночного грабителя⁈ — продолжила женщина.
— Человека своего уберите, — напомнил Дмитрий. — Пожалуйста. И мы тут же продолжим.
Дождавшись кивка хозяйки, сопровождавший вышел.
— Говорите мне «вы», Виктория Сергеевна, я не менее знатна, чем вы. — Менталистка подумала и подошла к столу, касаясь браслетом браслета хозяйки. — Читайте… В иерархии же нашей беседы у меня и вовсе вверх. Что до лица под вуалью, разрешаю зафиксировать мой внешний вид любым видео. Потом покажите вашему специалисту по протоколу, он вас просветит.
Почему-то на людях сами собой лезут архаичные обороты Ржевских. Что за фигня.
Второй момент: цивилизация и знание чужих обычаев почему-то с трудом пробивают себе дорогу в этих местах. Если даже целая княгиня не знает назначения паранджи.
— Кого вы сюда притащили и что хотели мне сообщить? — княгиня отчасти впечатлилась правом Наджиб говорить от имени своего Престола, которое только что подтвердил наручный артефакт.
Но до конца не расслабилась. Впрочем, и хорошо.
— Притащили мы человека чуть менее знатного, чем я, — за опекуна опять ответила менталистка. — Но в ваших краях гораздо более активного. Не всегда с точки зрения закона.
Проблема была в том, что, соблюдая врачебную тайну, она попечителю рассказала не всё, что увидела в мозгах дважды ушибленного преступника-коллеги. Нельзя кое-чего рассказывать мужчинам о прошлом других женщин, табу. Харам. Запрет. Исключено.
Сейчас же — и глаза хозяйки поместья подтверждали — именно с этих аргументов следовало начать беседу, оно и из настроя княгини прямо вытекало.
До чего иногда сложно быть менталистом, позавидовать Ржевскому охота: тот вообще не заморачивается понятиями морального дискомфорта. Лезет себе вперёд, как полено в печку, да и не парится.
— Дим, могу попросить тебя выйти и дать нам поговорить наедине пару минут? — Мадина, поколебавшись, нарушила этикет своего народа ещё раз, обращаясь с подобной просьбой к сопровождающему мужчине.
Впрочем, Левашова в Каноне полено похлеще попечителя, авось не прошарит.
— Скажешь, когда зайти. — Опекун коротко кивнул и вышел.
По его глазам она поняла, что он догадался как бы не обо всём недосказанном.
Первым делом Наджиб бросила на Романова профилактическое оглушение: больно прыткий, а в комнате только две женщины.
Затем она сорвала с его головы тряпку, дождалась удивлённого узнавания лица хозяйкой и потребовала:
— Позовите сюда свою дочь. Речь в первую очередь о ней, именно поэтому я попросила всех лишних мужчин удалится.
— А Слава⁈ Зачем вы его так⁈ И за что⁈
— А это нам лучше расскажет ваша Лена, — чётко ответила Мадина, отстёгивая вуаль и стаскивая с головы платок. — Вот вам моё лицо, чтобы не было ненужных вопросов и подозрений по поводу анонимности.
— Да вы ж магией подтверждаете, наверное, не обязательно платок снимать, — видимо, хозяйка всё же припомнила что-то на тему чужих обычаев. — ЛЕЕЕНААА! ИДИ СЮДА!
Странно. У них что, связных амулетов в семье нет? Зачем орать, как нищета на базаре?
Глава 2
Мадина Наджиб, дублёр-двойник Её Величества Далии аль-Футаим.
—… теперь вы знаете ровно столько же, сколько и участники событий. — Мадина сейчас хвалила саму себя за то, что предусмотрительно сняла платок и вуаль.
Подобные разговоры следует вести с поправкой на восприятие собеседника (точнее, собеседницы) — в данном случае, с открытым лицом.
А ведь Ржевский обо всём догадался у себя в имении, сейчас она была более чем уверена. Несмотря на недосказанное. Потому и рванул сюда со всех копыт — он очень болезненно воспринимает любую несправедливость в адрес женщин. Особенно такую. Как бы он ни пузырился с целью поддержки имиджа и какой бы напускной цинизм ни демонстрировал.
— Я впервые в жизни не знаю, что делать. — Княгиня откинулась на спинку резного кресла и забарабанила пальцами по дереву. — Впору заподозрить мистификацию, хотя вы и правы. И вас мне упрекнуть не в чем.
Несмотря на проблемы родной дочери, женщина категорически не хотела никаких конфликтов с семьёй Романовых.
— Защитная реакция психики, — пожала плечами менталистка, не отводя взгляда. — Отрицание. Вы сейчас взвешиваете варианты и не находите хороших для себя. Такое положение вам не нравится и вы как страус прячете голову в песок.
— Вы не понимаете наших раскладов, потому что не знаете всего! — Левашова пропустила упрёк мимо ушей, старательно оправдывая себя в собственных глазах. — Вы из другой страны, из другого общества.
Мадина, давая себе паузу на обдумывание ситуации, обновила и шок на Романове, и принудительный десятиминутный сон на Елене (последняя сейчас сидела рядом с матерью и дремала).
— Ой, а почему же вы Ржевского под дверями держите⁈ — мозг Виктории Сергеевны обнаружил ещё одну спасительную соломинку, на которую можно было переключить внимание.
— Есть темы, женские, для мужских ушей не предназначенные.
— Мы уже обсудили всё скользкое! — решительно хлопнула по подлокотникам княгиня. — Зовите его обратно!
Интересно, а чем он тебе поможет, вздохнула Наджиб про себя. Если ты сама абсолютно искренне сомневаешься, делать ли что-то или оставить, как есть.
Если для тебя случившееся хотя и не норма, то всяко и не повод поднимать шум — как бы чего не вышло.
— Ну что же вы стоите? Зовите вашего товарища! — аристократично поморщилась хозяйка, недовольная тем, что вынуждена повторять.
— Пожалуйста, приберегите ваш командный тон для своих холопов. И потрудитесь следить за языком, когда разговариваете с теми, кто стоит несоизмеримо выше вас в иерархии, — Мадина плюнула на всё и взяла пример с попечителя. — Ибо как аукнется, так и откликнется.
Говорить, что думаешь, и не думать, что сказать, когда слова льются сами — где-то тоже позиция.
Ржевский, охренеть, я уже беру с тебя пример. Интересно, до чего эта дорога дальше может довести.
— И Я ЕГО УЖЕ ПОЗВАЛА! — повысила тон Наджиб, поднимая запястье и демонстрируя связной артефакт, поскольку не желала сейчас слышать голоса собеседницы.
Было противно.
М-да уж. Оказывается, восприятие близкими тебя как разменной монеты вовсе не уникальность семейства Наджиб. Или клана Ивасаки.
Есть ещё в мире, получается, процессы, не знающие географических границ.
Захотелось грязно материться.
— Ваше Сиятельство? — Дмитрий прикрыл за собой дверь и подошёл к ним, занимая соседний стул.
Перед этим он опять попытался щёлкнуть сгоревшими каблуками. Почему-то в этот раз смешно не было.
— Дим, у нас с её сиятельством затруднения. — Мадина плюнула вообще на всё и сейчас действовала строго по канону.
Есть у женщины проблема? Решает мужчина.
Официальный опекун в роли этого мужчины у конкретной менталистки есть? Ему и карты в руки.
Тем более, говоря цинично, она в это всё вписалась вообще исключительно с позиций медицины. Как целитель, сейчас тоже не знавший, что делать.
До местных политических раскладов, которых так опасалась Виктория Сергеевна, Наджиб-младшей по определению дела не было.
— Какого рода затруднения? — Ржевский в очередной раз преобразился, не пошевелив для этого и ногтем.
Его не портили ни прорехи в сгоревшей одежде, ни кровоподтёки, ни лопоухие