Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как насчет того, чтобы свалить отсюда? — прошептал Джаггер мне на ухо, водя пальцами по краю моей юбки.
Я улыбнулась и слегка кивнула, мой взгляд зацепился за что-то в другом конце комнаты. Точнее, за кого-то. Глаза Хансена прожигали меня насквозь и не отрывались от моих, даже когда Джаггер уводил меня за руку. Я боролась с чувством, которое испытала в тот момент, тем же самым, что я испытывала всякий раз, когда эти голубые глаза встречались с моими. Я также боролась с очевидной яростью, пляшущей в этих глазах, когда он сосредоточился на наших с Джаггером сомкнутых руках. Затем ярость исчезла, сменившись пустым взглядом, метнувшимся в нашу сторону как раз перед тем, как я завернула за угол.
***
— Уверена, что не хочешь поговорить о том, что заставило тебя витать за миллион миль отсюда? — спросил Джаггер, затягиваясь сигаретой.
Я повернула голову, чтобы посмотреть на его профиль.
— Ничего такого, чем бы стоило забивать твою хорошенькую головку, — мягко поддразнила я.
Джаггер повернул голову, рассматривая меня.
Мы только что финишировали во втором заходе очень продуктивного сексатона. Я была измотана и, определенно, пресыщена. Как всегда, я была счастлива расслабиться в его комнате и просто позабавиться.
— Твоя бабушка? — предположил он, не сдаваясь.
Я фыркнула.
— Я стараюсь не тратить слишком много мозговой активности на эту пожилую летучую мышь. Я и так трачу час в неделю в ее присутствии, этого достаточно, — честно сказала я.
Помимо клуба, бабушка была единственной частью семьи, которая у меня оставалась на этой земле. Она всегда была злой, и сейчас чахла в доме престарелых после того, как ей поставили диагноз болезнь Альцгеймера. Не то чтобы у нее шарики за ролики заехали. Она достаточно крепко держалась за свой разум, чтобы помнить, каким разочарованием я была для нее, и старалась напоминать мне об этом при каждой встрече. О ней и о том, как глубоко ее острый язычок ранил меня, знал только Джаггер.
— Ты знаешь… — сказал Джаггер, медленно затягиваясь, и выражение его лица стало серьезным: —…ты лучше этого.
Он обвел рукой комнату.
— Не то чтобы мне не нравилась твоя компания в спальне и за ее пределами… — он подмигнул, прежде чем его лицо снова стало серьезным. — Ты заслуживаешь лучшего. Ты умная, красивая. Мир может предложить тебе больше, чем это.
Я слегка вздрогнула от такой речи, исходящей от Джаггера. Он жил ради клуба. Дышал им. Провел здесь намного дольше, чем я свои два года, учитывая, что ему было чуть за тридцать, и он присоединился к клубу, будучи моложе меня. Я приподнялась на локте и подперла голову рукой.
— Да, точно, мне есть, что предложить миру, — саркастически ответила я. — К тому же, ты бы пропал без меня. Признай это, — поддразнила я.
Лицо Джаггера не просветлело от моих слов.
— Серьезно, детка. Есть люди, которым подходит такая жизнь, которые заслуживают того, чтобы жить в сером цвете. Ты же заслуживаешь большего, чем может дать тебе кучка байкеров.
Я позволила его словам проникнуть в меня.
— Ты ошибаешься, — прошептала я. — Я видела, на что похож мир за гранью… без семьи… без кого-либо. Он уродлив. И уж точно, черт возьми, ничего не может мне предложить, — решительно ответила я.
И вновь в моем голосе не звучала жалость к себе, только уверенность. Уверенность в том, что эта жизнь — лучшая для меня. Во всяком случае, пока. Я не слишком увлекалась планированием будущего. Я была девушкой, живущей настоящим.
Он испытующе посмотрел на меня, затем улыбка вернулась на его лицо. Он затушил сигарету и обхватил мои бедра, притягивая меня к себе.
— Ну, я чертовски уверен, что мне есть, что тебе предложить, — пробормотал он. Его стояк, вдавливающийся в мой живот, служил тому доказательством.
Я позволила легкому покалыванию желания согреть все мое тело, и в течение следующего получаса стать единственным, о чем я могла думать.
***
Я тихо закрыла дверь в комнату Джаггера. Было раннее утро, единственное время, когда в клубе было спокойно, как в могиле. Мое любимое время. Когда я могла провести пальцами по разномастным фоторамкам в коридоре, глядя на историю братства, на верность, удерживающую эту семью вместе. Да, изнанка такой семьи может быть суровой и соскальзывать прямиком на черную сторону черно-белого спектра, но, по крайней мере, они не лгали о том, кем являлись. Большинство семей прятали свои секреты и проступки в шкафах, за семейными фотографиями и детскими игрушками. Они были рабами общества, которое указывало им, как правильно жить, как правильно действовать, и приковывало к этой жизни. Жизни, которой я скорее умру, чем посвящу себя. Я знала, будь я мужчиной, то вступила бы в ряды «Сынов». Но, увы. Моя вагина давала мне два варианта, если я хотела быть частью жизни, которая, казалось, идеально мне подходила: либо оставаться клубной девкой, либо стать старушкой.
Присоединяясь к клубу, я ничего об этом не знала. Я была обычной девушкой, не понимающей, кто она такая, и искала, куда бы вписаться. Узнав жизнь «Сынов», я поняла, что мне она нравится, и как бы вошла в роль человека, не принадлежащему никому конкретно — только клубу. Я хотела стать старушкой. Не так, как Ким и Скар отчаянно хотели вонзить в кого-то свои когти ради власти, денег или острых ощущений от того, что они связаны с «преступником». Нет. Я хотела безусловной, непостижимой преданности и любви, которые олицетворял этот титул. Преданного мне мужчину, братьев, которые относились бы ко мне с уважением, с каким они относятся ко всем старушкам. Я хотела обрести постоянное место в семье. Но у меня ничего не получилось, и я не знала, получится ли когда-нибудь. Я знала, что время у «клубной шлюхи» ограничено. Часики тикали.
Я добралась до общей комнаты, где несколько членов клуба лежали в отключке. На некоторых сверху навалились полуобнаженные женщины, другие сжимали в руках полупустые бутылки спиртного. Я покачала головой, глядя на Леви, храпевшего на бильярдном столе с двумя девушками, зажатыми под каждой рукой.
Направляясь на