– Привет… – шепотом.

Откидывая темные волосы за спину тянется губами к щеке, но я отклоняюсь, не позволяя.

Игриво присаживается прямо передо мной на обитый зеленым сукном стол. Нога на ногу.

– У меня для вас дельце.

– Нет.

Мы не работаем со знакомыми, «своими»: родственниками, друзьями… Это – табу. Помочь в чем-то можем, это – да. Но никаких контрактов.

– Да там плевое дело, Зак! Я уже пообещала… И деньги… – достает она конверт, – уже отдали.

– Что ты сделала?

– Ну… Я же помогаю вам… И…

– Ты что-то пообещала от моего имени?

Задумчиво смотрит вверх.

– Ну… Пообещала Я. Но…

– Мое имя прозвучало?

– Да.

– Иди-ка сюда.

Аккуратно подхватываю за локоть и стягиваю со стола под гробовое молчание. Не стучат даже кости Го. Веду в кабинет. А вот ее каблуки стучат гораздо быстрее, чем обычно. Я в гневе, да.

– Бакс, вышел.

Сейчас я буду дрессировать другого питомца, и тебе это наблюдать ни к чему.

Пёс, поджимая уши, выходит из кабинета и садится перед дверью. Закрываю.

Усаживаю ее на кресло.

– Тебе нравится твое место, Элла?

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе нравится твое место моей женщины?

– Да, – неуверенно поглядывая на меня снизу.

– Ты хочешь поменять его на какое-то другое? Моего менеджера, может? Может, даже, претендуешь на моё и хочешь поконкурировать?

– Да нет.

– Тогда знай свое место, Элла. И если оно тебе дорого – замри на нем. Ты НЕ говоришь ни с кем от моего имени. Ты нигде и никогда не заикаешься о том, что имеешь какое-то отношение ко мне или моей работе.

– Зак…

– Ты – взрослая умная баба. И это одно из твоих немногочисленных достоинств. Если вдруг оно перестанет фигурировать, остальные твои достоинства перестанут перевешивать многочисленные недостатки. Ты меня поняла?

– Я тебя поняла.

– Вернула деньги. Извинилась. Объяснила, что попутала и не имеешь ко мне никакого отношения.

– Зак. Я потратила уже отсюда свою долю.

– «Твою» долю?.. – от возмущения по моей спине идет дрожь, словно там есть шерсть, и она может встать дыбом. – «Твою» долю?

– Да ты даже не выслушал меня!

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч.

Достаю из сейфа деньги, протягиваю.

– Вечером будешь отрабатывать «свою долю». Долго, качественно, так, как мне нравится. Пошла вон.

– Волчара… – облизывается она зло, но возбужденно.

* * *

Клиенты – брат и сестра. Похожи. Друг на друга и еще на белёсых морских свинок. Обоим около пятидесяти. Полноватые, неприятные… Какие-то потертые, что ли, немного нелепые. И с неуместными ляпами демонстрации сомнительной финансовой успешности: перстень, серьги с бриллиантами – у неё, недешевые часы и брелок от дорогой тачки в нервных пальцах – у него. Взгляды услужливые, даже подобострастные, настороженные.

Баксу они не нравятся тоже. Он настороженно ведет носом и переводит взгляд с одного на другого.

Она сидит молча, терпеливо вздыхая и перебирая пухлыми пальцами ручку красной кожаной сумки.

Брат подыскивает формулировки понейтральнее, пытаясь выглядеть не слишком гадко в своей семейной ситуации.

– То есть Вы с матерью не общаетесь?

– Да Вы поймите, мы бы и рады… Но мы живем в Туле. Далеко…

– По телефону?

– Конфликтные у нас отношения… – сводит он брови жалобно. – Мама с характером, не хочет… общаться. Мы приезжаем изредка… На порог не пускает.

Ну, да. Приезжаете. Проверить, не освободилась ли квартирка в Москве. Всё ясно, в принципе.

– Давно не общаетесь?

– Да лет уже двадцать, – опускает он глаза.

– А мать, значит, коренная москвичка?

– Да.

– Другие наследники, претенденты?

– Да нет больше никого.

Красавцы. Бросили мать, а теперь пришли собирать урожай.

– А сиделку эту Вы нанимали?

– Сиделку? Нет! Сама она нашла где-то эту мошенницу!

– Большая квартира?

– Три комнаты. Крупногабаритная. Рядом с домом Булгакова…

– Ого. Вы уверены, что завещание написано на эту сиделку?

– Да! – не сдерживается сестра, раздраженно подаваясь вперед. – Мать сообщила нам об этом в официальном извещении. Всё заверено у нотариуса!

– А какой, говорите, диагноз?

– Онкология. Четвертая стадия. В любой момент может… Мы с ее лечащим врачом… «общий язык нашли», – делает пальцами специфический жест, словно считает деньги. – И есть такая информация, что мошенница эта организовывает поездку в Бельгию…

– Ммм… – доходит до меня. – Болевой синдром, который уже не купируется, эвтаназия…

В Бельгии эвтаназия разрешена, в России – нет.

– Да!

– Ясно. Проблема решаема. Если поторопимся. Цена вопроса – двадцать тысяч долларов.

Взгляды рассеиваются. Считают.

– Сколько?! – вздыхают они хором.

– Мы не работаем со средним классом, я предупреждал. Делаем все чисто, так, чтобы не возникало вопросов у органов и других инстанций. Если возникают какие-то последствия – разруливаем их сами. Цена квартиры, которую вы получите в итоге, гораздо превышает затраты. Конечно, вы можете поискать других исполнителей… Но успеете ли? Каждая минута на счету. Работая с нами, через три дня вы будете иметь завещание, оформленное на вас, и гарантию, что она не успеет переоформить его ни на кого другого. Оставлю вас на десять минут. Подумайте…

– Подождите! – беспокойно подскакивает он.

Бакс настороженно рыкает.

– Гарантию?

– Гарантию.

Открываю дверь, пропуская пса вперед.

– А в каком виде, позвольте спросить?

– В виде желанной эвтаназии пациента. Думайте. Скоро вернусь.

* * *

– Итак, – объясняю я своим. – Мы имеем три заинтересованные стороны.

Открываю четыре коробочки с наборами шахматных фигур. Белые, черные, красные. И прозрачные, стеклянные – это мы.

Король, Ферзь, Ладья.

– Заказчик, – ставлю я на стол черного короля. – Госпожа Салтыкова, владелица квартиры, – белый король. – Ее сиделка – пока что неизвестная барышня… Варианта три: ферзь, офицер, пешка.