Почти сразу посыпались комментарии от подписчиков, которых у меня больше миллиона.

Удачно добраться!

Осторожно, этот пес явно точит на тебя зуб!

Держись, Одри!

Напряжение в плечах и шее понемногу исчезало, и я устроилась в кресле поудобнее. Ради комментариев я и делилась подробностями своей жизни. Моя бывшая соседка (она же бывшая лучшая подруга) Иззи говорила, что это все из-за моего нарциссизма, хотя сама-то не могла пройти мимо любой зеркальной поверхности. К тому же дело было не в самовлюбленности, просто мне нравилось быть на связи. О каком одиночестве может идти речь, если у тебя миллион друзей?

Подписчики интересовались, во что я одета, каким лаком накрасила ногти, что за музыка играет у меня в наушниках, и я ответила на все их вопросы, кроме самого главного: «Почему ты уезжаешь из Нью-Йорка?»

Чертовски хороший вопрос.

При мысли о нем у меня бешено стучало сердце, и приходилось глотать таблетки. Я ведь люблю Нью-Йорк. В этом городе кипит жизнь, и лучшего места не найти во всем мире. Сколько себя помню, я мечтала жить в нем и в детстве даже обклеивала стены своей комнаты фотографиями Эмпайр-стейт-билдинг, cтатуи Свободы и других достопримечательностей.

Я думала, что нашла свой дом… Но прошло семь лет, и вот поезд уносит меня из любимого города, а вещи трясутся в нанятом для переезда грузовике. Я всегда говорила, что если и бросать Нью-Йорк, то лишь ради такого же шикарного города типа Парижа, Лондона или Токио.

Вашингтон в этот список не попадал.

Вдруг я совершаю ужасную ошибку? Пришлось нащупать еще одну таблетку успокоительного.

Все я делаю правильно. Разве работа мечты может быть ошибкой?

По правде говоря, я начала мечтать о работе в музее еще раньше, чем о жизни в Нью-Йорке. Выучилась на искусствоведа и планировала пойти в магистратуру по музейному делу, но решила сперва поработать в какой-нибудь галерее — годик, не больше. Год превратился в два, и, хотя на заветные должности в музеи брали только выпускников с магистерской степенью, я все откладывала поступление и продолжала работать по совместительству в паре частных галерей, а еще как волонтер в Нью-Йоркском музее современного искусства и Музее американского искусства Уитни.

Но месяц назад я наткнулась на вакансию в музее Хиршхорна[2]. Администратор социальных сетей. С этим я справлюсь — и справлюсь отлично. В соцсетях я разбираюсь лучше всех, иначе мне не удалось бы создать вокруг себя, простой девчонки со Среднего Запада, культ личности в миниатюре. Недолго думая, я отправила резюме.

Когда Аяла Мартин-Несбитт, куратор музея, позвонила мне и предложила работу, я немного струсила. Да, это великолепное учреждение, входящее в состав Смитсоновского института, покорило меня, но ради него придется бросить Нью-Йорк. Мне дали сутки на размышления, и я решила обсудить все с Иззи, моей лучшей подругой со времен начальной школы. Иззи давала мне советы по любым вопросам, начиная с прически и заканчивая отношениями с бывшим боссом, любителем неуместных шуточек. Я знала, что она не подведет.

Когда я с энтузиазмом распахнула дверь нашей квартиры в Ист-Виллидже, держа бутылку шампанского в руке, Иззи, сидевшая на диване, даже не шелохнулась.

Я сразу поняла: что-то произошло. Поэтому поставила шампанское на стол и спросила:

— В чем дело?

Она потеребила прядь длинных темных волос и стала рассматривать кончики.

— У Расселла в конце месяца истекает срок аренды.

— Вот подстава. — На самом деле я обрадовалась, что теперь-то ужасный парень Иззи, обладатель невыносимо стильной бороды, уедет из Нью-Йорка.

— Ага. — Иззи перестала дергать волосы и посмотрела мне в глаза. — Он переезжает к нам.

— Что? — изумилась я. — Нельзя просто взять и заявить, что твой парень и его коллекция поддельных кроссовок «Гуччи» будут жить с нами.

Иззи поджала губы, ее карие глаза помрачнели.

— Вообще-то можно. В договоре аренды указано только мое имя, потому что никто не сдал бы жилье звезде Инстаграма, перебивающейся мизерными заработками. Это моя квартира, а значит, я решаю, кто тут будет жить.

От ее слов стало больно, как от удара под дых. За время нашей многолетней дружбы мы с Иззи частенько ссорились, но только не из-за денег. Однажды, когда я была на мели, она несколько месяцев подряд платила аренду за нас обеих. Неужели она с тех самых пор копит обиду? Я же давно отдала долг и теперь никогда не задерживаю свою часть оплаты. Да и она не стесняется пользоваться косметическими средствами, которые мне присылают для рекламы в Инстаграме.

— Ну и ладно. Я все равно переезжаю в Вашингтон, — фыркнула я в ответ.

— Тебе предложили работу? — удивилась она.

— Ага. — Я начала снимать фольгу с шампанского.

Еще совсем недавно Иззи заставила бы меня пересказать беседу с Аялой в мельчайших подробностях и не успокоилась бы, пока не узнала все до последней детали. Мы просидели бы всю ночь, обсуждая плюсы и минусы новой должности, и подруга помогла бы мне принять верное решение. Сейчас она просто кивнула.

— Что ж, все удачно складывается.

— Да, просто прекрасно. — Я пожала плечами, затем откупорила бутылку и сделала глоток.

В Вашингтоне все и правда будет намного лучше.

Каждую субботу я проводила рукой по бесконечным рядам бутылочек лака, задерживаясь на вишневых, коралловых и пурпурных оттенках, и все равно выбирала светло-розовый. Так продолжалось уже четыре года.

— Что за скука! Добавь в жизнь немного красок! — взмолилась Моне, моя любимая маникюрша.

— В следующий раз, — пообещала я, хотя знала, что ничего не изменится. — В понедельник встреча с важным клиентом.

— У тебя всегда встречи, — недовольно пробормотала она, стирая остатки потрескавшегося за неделю лака.

Так оно, в принципе, и было. То клиенты, то обед с партнерами, то переговоры с адвокатом второй стороны, то надо сопровождать старшего юриста в суде. С ногтями оттенка «Откровенно красный» не получится внушать людям уважение.

— Видимо, очень важный клиент, — добавила Моне, кивком показав на мой телефон, лежавший на подлокотнике кресла экраном вверх.