черт возьми, стоишь, — кипел я, желая, чтобы каждое твердое слово было пулей в его дьявольском мозгу.

— Так, — прохрипел он, — драматично.

Моя рука сильнее сжалась на его шее. Мне хотелось сжать его позвоночник как бисквит между пальцами и смотреть, как кость рассыпается в прах у моих ног.

Но другой, более сильный инстинкт побуждал меня позволить ему дышать.

Я провел все свои тридцать с лишним лет, превращаясь в сына своего отца. Я был рожден, построен и запрограммирован для работы в его системе. Несмотря на то, как отвратительно он обращался со своими рабами, на ту боль, которую он причинил моей матери своими многочисленными любовными связями на стороне, и на то, как неэтично он вел свой бизнес, я чувствовал себя связанным с ним на первобытном, жизненном уровне. Если я был большим деревом, то он был землей, связывающей мои корни. Я никогда не мог сбежать от него, а надеяться на освобождение означало надеяться на смерть.

Сознательно решив не делать этого, я разжал пальцы и освободил его горящее горло.

— Ты скажешь мне, где моя жена, — сказал я глубоким гортанным голосом. — Ты скажешь мне прямо сейчас.

— Ты всегда был импульсивным, — спокойно отругал Ноэль, как будто мы сидели в его кабинете, а я был всего лишь молодым парнем. — Я никогда не мог найти способ выбить это из тебя.

— Ты никогда не мог найти способ сделать многие вещи. Это поместье было полностью заложено, когда я окончил Кембридж. Твой брак был фикцией с самого начала. У тебя есть титул, но мало богатства и реальной политической власти.

— Я член самого могущественного общества в стране, — сказал Ноэль, и его глаза наконец сверкнули.

Я подпитывал его гнев, позволяя ему разжечь свое собственное пламя. — Как ты хорошо знаешь, Орден — самая коррумпированная сила в этой гребаной стране. Во многом из-за твоего влияния на него.

Ноэль замер, что было опасно. Я всегда считал, что неподвижность может быть гораздо более угрожающей, чем действие. Именно страх перед неизвестностью делал потенциальную энергию, свернувшуюся в неподвижности, гораздо более пугающей, чем кинетическую.

— Смотри, как ты говоришь об Ордене, сынок, — тихо сказал он. — Это не та организация, которая легкомысленно относится к клевете, и она не принимает перебежчиков.

Я прищурился и шагнул вперед, чтобы нависнуть над ним со своими лишними тремя дюймами роста. — И я не из тех людей, которые принимают отказ или уклонение за ответ, особенно когда лояльность ставится под сомнение. Я спрошу тебя еще раз, Ноэль, где, черт возьми, моя жена?

— Я говорил тебе не делать этого. Я говорил тебе, что твои враги учуют твою кровь в воде, если ты будешь настолько слаб, что возьмешь рабыню в жены.

— А я тебе говорил, — прорычал я, чувствуя, как безумие панической ярости разрушает мои железные щиты. — Наше имя поставило бы Козиму в наибольшую безопасность, чем что-либо еще, даже больше, чем относительная безопасность рабства. Было слишком поздно скрывать ее от их внимания.

Я знал, как работает Орден Диониса, потому что я был предан тайному обществу с самого рождения без моего сопротивления, мое завещание было подписано моим отцом в обязывающем, вечном контракте.

Они хотели, чтобы Козима принадлежала им, или они хотели, чтобы она была уничтожена.

В конце концов, она оказалась плохим выбором для рабыни.

Я хотел, чтобы она покончила с Сальваторе, оправдывающим предательство моего брата, но я должен был знать, что она слишком великолепна, чтобы не сверкать ярко в тени. Она привлекала жадные взгляды, вдохновляла похотливые устремления и превратила меня из игрока без слабостей в короля, постоянно находящегося под контролем.

Увидеть ее — значит, захотеть ее, узнать ее камера содержания

— значит влюбиться в нее.

Я купил ее как оружие, чтобы использовать против своих врагов, и она стала главным инструментом моего уничтожения.

Чтобы смягчить катастрофу, я женился на ней.

Это противоречило правилам Ордена. Они категорически запрещали интимные отношения с рабами. Они были собственностью. Домашний скот. Ничего больше, а может быть, и того меньше. Жениться на рабыне означало жениться на корове, которую ты хотел зарезать. Это был худший из всех грехов, который беспощадно наказывался обществом. Парень, с которым я учился в Итоне, был кастрирован за преступление любви к своему рабу более десяти лет назад, но это было наказание, которое никто скоро не забудет.

— Если бы они с ней покончили, ты бы знал, сынок. Орден хочет, чтобы ты знал, почему ты платишь цену за свое непослушание. Я скажу, что Шервуд только что говорил с Уиллоусом и Кэнби о твоей наглости. Я думаю, речь шла о наказании. Если не для тебя, — сказал он с медленной, лукавой улыбкой, которая распространяла яд, как масляное пятно, по спокойному выражению его лица, — то для нее. Может, и хорошо, что она сбежала.

— Она ни черта не сбежала, — огрызнулся я.

Козима никогда бы этого не сделала.

Я сломал ее так же, как Бог сломал своих падших ангелов, оторвав им крылья и лишив их света небесного света. Но она выдержала. Более того, она чертовски хорошо процветала, принимая мои греховные исследования и испорченный образ жизни, как будто она была рождена для этого.

Она была самым храбрым человеком, которого я знал. Никакие невзгоды не могли отвлечь ее от меня. Нет, если только она не хотела быть там.

А она хотела.

По крайней мере, какой-то голос в моей груди, который я никогда раньше не слышал, прошептал мне, что она это сделала. Что она была создана для меня на каком-то космическом уровне.

Вполне уместно, что ее имя означало красоту космоса, потому что для меня она олицетворяла именно это.

Красота всего живого.

Моя грудь болела и горела, когда я думал о тех случаях, когда я хотел сказать ей что-то подобное, но воздерживался. Поэзия и эмоции предназначены для бедных и необразованных, как всегда проповедовали мой отец и наставники.

Только с Козимой мысль о том, что я обеднею и лишусь своего огромного богатства и значительного влияния, казалась почти предпочтительной, если это означало, что я буду свободен… быть с ней.

— Она бы не убежала, — повторил я, снова подойдя к отцу и прижав руку к его бессердечной груди, чтобы удержать его. — Нет, если только кто-то ее не заставил.

— Женщины слабы. Думаешь, она справится с таким человеком, как ты? Женщин нужно использовать, Александр, а не лелеять. Разве я тебя ничему не научил? — Ноэль усмехнулся.

— Ты научил меня всему, что определяет человека, которым я не хочу быть, —