class="p1">Исправные часики на кухне вдруг – остановились.

Ужин

Обстановка не очень радовала глаз: голые белые стены, холодный пол. Хотя есть в этом толика романтичности. И Вилльям нашел ее для себя. Не сказать, что его раздражала эта комната, наоборот, ему даже нравилось тут. На доли секунды ему даже казалось, что лучше бы он и не выходил отсюда – никогда.

Его занимало всё: от разглядывания еле заметных царапин на бетоне до опытного определения скользкости пола – человек водил по нему ногами. Ему было всё интересно – и всё привлекало внимание… Однако, ожидание было очень волнительным и томительным. Вилли ждал одного человека, который должен был кардинально изменить его жизнь. Он еще не знал его – это была анонимная встреча.

Грядущий момент встречи беспокоил его. Он не мог думать ни о чем другом.

В комнату зашел человек. Вилли даже подскочил – но нет, это был не тот, кого он ждал. Незнакомец принес заказ Вилльяма: невероятно вкусно пахнущие морским мясом оранжевые креветки во фритюре, алый от сочности бекон с белыми прослойками и бутылку его любимого вина.

Вилльям, посмотрев на свой заказ, решил чуть-чуть подождать, чтобы усилить свой аппетит. Он опустился к блюдцам и вдыхал легкий аромат креветок и сильный запах бекона (и не мог надышаться). Разве что, вино он решил не трогать (пока что), чтобы не портить свое ощущение от открытия бутылки после трапезы.

Взяв вяленый бекон в руки, Вилли поднял его вверх надо ртом и потихоньку опускал вниз. Соленоватая хрустящая корочка коснулась его языка. Он не смог удержаться, чтобы не начать жевать. Мясной сок растекался по его рту. Вилли прикрыл глаза и дышал носом, чтобы вдруг не отпустить этот аромат.

После свинины остался соленый привкус. Ужасно хотелось пить. Мужчина взял бутылку вина и налил полный бокал. Это было некультурно, но какая, к черту, разница? Он начал залпом выпивать всю алую жидкость. Терпкий вкус с небольшими нотками алкоголя растекался по языку и горлу. Достигнув желудка, он взорвался красками удовольствия – горячим ощущением в груди. Вилли улыбнулся. Наконец-то наступило долгожданное расслабление. Вино ударило в голову – и он облизнул его остатки с губ.

Докончив хрустящий бекон, гурман приступил к креветкам. Их было всего 6 штучек, но он собирался растянуть их надолго. Одна из оранжевых красоток была больше покрыта панировкой, чем остальные. Он взял ее – и надкусил маленький кусочек. Фритюрный вкус, такой вредный – но такой притягательный!

Запивая сытные креветки прохладным вином, Вилльям не замечал течение времени. Алкоголь почти совсем успокоил его. Он совсем забыл о человеке, с которым должен был встретиться сегодня. Вилли развалился на стуле – и смотрел на пустые тарелки пустым взглядом.

За железной дверью послышались удары тяжелых ботфорт. Сначала вдалеке – потом совсем близко.

Ручка двери резко повернулась. Стальной звук ударил по ушам. Перед мужчиной встал тот, с кем он должен был встретиться. Долгожданный момент.

Вилли молча встал и убрал свои руки назад.

Послышался грубый голос вошедшего: «Как тебе твой последний ужин, подонок? Казнь ждет».

Вонь

Воняло жутко. Просто до невозможности. Воняло каким-то едким недельным потом, перемешанным с другими выделениями организма.

Олег ехал в электричке в то время года, когда тепло уже начало проявляться (на улице было градусов так 20°), а отопление ещё не решались отключать. Поэтому в вагоне электрички было не вдохнуть от создавшейся духоты.

Дешёвая потная рубашка неприятно прилипала к телу, раздражала кожу. Хотелось ёрзать.

С правой стороны от мужчины сидел, так сказать, излишне неимущий, многовато пьющий, на-кресле-развалющий персонаж. Предположительно, от него и исходил этот отвратительный запах.

Олежа убежал от него в тамбур. Вдоволь насладившись случайными электричковыми связями (из-за толкучки), он наконец-то смог крепко встать на ногах.

Но и тут вонь заполонила пространство. Рядом с Олегом стояла жёлтая старуха.

"Ну и нищеброды: даже мыло купить не могут!" – процедил сквозь зубы наш пузатый герой и выскочил на своей станции.

Целый день эта потусторонняя вонь преследовала его: на работе вонял начальник, дома – жена. Запах был настолько силен, что полностью забивал нос и оседал липкой противной пленкой в горле.

Ища спасения, Олежа спрятался в ванной без людей (он обыскал и унитаз, и раковину – ни человечка!). Все равно пахло…

И тут Олег понял – вонь-то – от него.

Ребенок

Из соседней комнаты раздается надрывной детский плач: «Пааап! Хнн… Хны… Пааап!»

Ребенок кричит и захлебывается в слезах.

«Как же раскалывается башка!» – думает Гена. – «Ребенку чё-то чудится…»

Геннадий вскакивает и бежит к сыну.

Маленький сын, закрывший крохотными ладошками лицо, хныкает и подергивается.

«Ну, чего случилось-то?» – раздраженно спрашивает Гена, пытаясь выместить на сыне недовольство от своей головной боли.

Ребенок, шмыгнув носиком, начинает, заикаясь, шептать: «В м…м…моей комнате другой м..м…мальчик. Он с…с…страшный – и злой… О…о…он стоит и смотрит глазами. Он смотрит не так, как смотрят мои друзья…. Он смотрит плохо…»

Сынок сполз сильнее под пустую простынь, пытаясь укрыться полностью.

«П…п…папа, это пришла смерть…»

Геннадий выдохнул и сквозь зубы процедил: «Успокойся, никого нет… У меня в голову гвозди вбиваются, а ты меня со своими фантазиями… Спи! …папе нужно срочно «улететь»».

Ребенок не слушает папу и только дрожащим голосом повторяет: «М…м…можно я приду к тебе? Можно я посплю с тобой?..»

Мужчина вспрыгивает и неуклюже идет в комнату, в которой спал. Невольно он оглядывается вокруг. Его квартира почти никак не обставлена: кроме кроватей, стоит всего пара пустых шкафов и старый пухлый телевизор. За ними виднеются голые стены и такой же пол. На нем валяются использованные шприцы. Уже остывшая гнутая ложка после предыдущего «приема» затерялась в давно не стираной постели.

После недолгих приготовлений: затягивания ремня на руке и нагревания содержимого ложки – Гена взял использованный в прошлый раз шприц и вколол очередную дозу. В грудь как будто что-то неприятно ударило. Так всегда происходит. Сейчас, сейчас наступит долгожданная эйфория. Глаза сами собой прикрываются – в предвкушении.

Слышны тихие шажки маленьких ножек. Гена наполовину открывает тяжелые веки. В его комнату как-то неуклюже заходит сынок – и встает перед ним. Сын неестественно морщится; его мордочка крючится из стороны в сторону, и мышцы подергиваются.

Гена взревел: «Чё! Я же тебе сказал, что никаких чудовищ нет!»

Ответа не последовало. Молчание.

Уголки губ Геннадия опустились. Мужчина испуганно запищал: «Черт, как же я упоролся… У меня же никогда – и не было детей».