– Большие деньги часто создают проблемы. Угрозы, вымогательство и прочее. Похоже? – осторожно спросил я.

Вместо ответа он еще раз протер ладонью глаза, потом посмотрел на часы.

– У меня через полчаса совещание на заводе, надо ехать. А угрожают мне уже полгода, я к этому привык.

– С этого надо было начинать.

– Пишут, пугают и грозят смертью – обычный букет.

– Письма, или что там у вас?

– Есть копии, на заводе.

– Я должен их увидеть.

– Через час. После совещания. Хотите – поедем вместе.

– Я на мотоцикле.

Он назвал адрес завода, и я вспомнил. Это было недалеко, на юге Москвы, – пыльный громыхающий завод бетонных и керамических изделий за длинным и унылым забором вдоль новых кварталов.

Проходная завода живо напомнила мне советские времена. Старые обтертые турникеты, скучающая вахтерша за стеклом – отбирает утром пропуска и, как коршун, следит, чтобы никто не ушел раньше положенного. Здесь же бюро пропусков с внутренним телефоном, надтреснутым и засаленным. Окошко закрыто, но с запиской, по-современному: «Технический перерыв». Современным штрихом были и охранники за турникетами – крепкие ребята в молодцеватой форме.

В проходной ощущалась какая-то напряженность. Перед турникетами толкались мужчина и две женщины, которых не пускали, говорила она на повышенных тонах, в которых проскальзывали склочные нотки. Я громко и нетерпеливо постучал по фанере закрытого окошка бюро пропусков – ничто так не выводит меня из равновесия, как посторонний скандал.

– Дай пройти! Я тридцать лет тут работал!

– Куда лезешь! Выпил мало?

– Не имеешь права... Убери руки, падаль! Мы акционеры!

– Слушай, ты меня достал уже! Я тебя сейчас...

В тоске я отвернулся к сплошь залепленной бумагами доске объявлений: требования санчасти по медосмотру и об одежде для детей в летнем лагере, призывы соблюдать технику безопасности, листовка пожарных... Но самое интересное оказалось не на доске, а рядом на стене – объявление дирекции о созыве внеочередного собрания акционеров завода. Повестка дня: о продаже контрольного пакета акций предприятия. Крики вокруг турникета сразу обрели для меня некоторый смысл.

– Почему не отвечают на наше заявление? Предъявите нам протокол! – визгливо кричала худая женщина испитого вида.

– Ворье! Захапали наше! – поддакивал ей мужчина, тоже явно не трезвый. – Пусть тогда нам лично ответят и протокол майский предъявят.

– Отойди по-хорошему, последний раз предупреждаю. – Дюжий охранник уже с трудом сдерживался, дубинка так и играла у него в руке. – Акционеры нашлись! Партнеры вонючие... Халявщики вы, а не партнеры. Вот уж точно! Отвали отсюда, пока цел, ей-ей, в последний раз...

– Акционеры, имеем право!

– В субботу собрание, видал плакат? Тогда и приходи права качать, если тебя и оттуда не выкинут, пьянь!

– Ишь, в субботу! Ты нам до субботы протокол майский покажи! А ну, пусти!

Мужчина начал исступленно, с клацаньем, трясти старый скрипучий турникет, и тогда охранник не выдержал, рванул навстречу, замахнулся дубинкой и саданул ею мужчину по плечу, второй раз – уже по голове. Мужчина отпрянул назад, закрываясь руками. Но охранника было уже не остановить, его понесло: он перемахнул через турникет, и проходную пронзил визг обеих женщин. Мужчина, спасаясь, побежал к выходу, но охранник молотил его дубинкой сзади – по спине, плечам, голове. Наконец пьяненький мужичок повалился на пол, прямо под окошко бюро пропусков, но охранник и тут нанес ему, уже лежачему, удар, задев локтем, и весьма чувствительно, даже меня.

– Стой, ты что творишь! – не выдержал я. – Прекрати!

Но тот будто не слышал и с искаженным лицом снова замахнулся.

Я ударил ему кулаком в правый бок, не сильно, но тяжело, – вешу я под сто, при росте сто девяносто четыре – и это должно было его остудить. Но он только хрипло выдохнул, перебив дыхание, и стал медленно разворачиваться ко мне, замахиваясь дубинкой уже на меня. Тогда я той же правой засадил ему в челюсть, под скулу. Он дернул головой вверх, сдал назад и рухнул на пол, задев с грохотом фанерную будку вахтерши. Одним словом, вырубился, как боксер в нокауте.

Выскочивший из-за турникета второй охранник, тоже с дубинкой на изготовку, слегка замешкался, на бегу оценивая ситуацию и волком оглядывая меня. Я приготовился, но тот позыркал глазами – на меня, на лежащего товарища – и ни на что не решился. Наконец благоразумно кинулся на помощь другу – стал приводить его в чувство, потом поволок на стул. Окошко бюро пропусков распахнулось, из него высунулось испуганное лицо, и я протянул свой паспорт. Вахтерша пропустила меня без звука, охранники тоже были заняты, и только турникет жалобно скрипнул.

Через пыльный двор по аллейке с засохшими деревцами я прошел в четырехэтажное заводоуправление. Множество вывесок с названиями мелких коммерческих фирм намекали о хорошем наваре от аренды этих бывших советских старых площадей. Два нижних этажа бурлили мелким бизнесом. На третьем этаже царила совсем другая, сонная атмосфера, перед дирекцией – пост с охранником, проверка пропуска. На самой широкой и красивой двери в коридоре табличка: «Генеральный директор Софронов Иван Петрович». В приемной молоденькая секретарша оторвалась от книжки и подняла на меня глаза.

– Иван Петрович проводит совещание, он занят.

– Я подожду.

– Вам чай, кофе? – Дежурный вопрос, с ожиданием обычного отказа.

Мне было жарко, побаливала правая кисть, к тому же время уходило, и я как можно вежливее попросил:

– Стакан воды, пожалуйста, и холодной.

У секретарши слегка расширились глаза от моей наглости.

– Боюсь, только теплая, из чайника. Хотите?

– Нет.

Я не присел в кресло, а стал прохаживаться по просторной приемной. В углу было организовано что-то вроде выставки продукции завода. Скучная бурая облицовочная плитка, мутные стеклянные блоки, какими пятьдесят лет выкладывают стены в заводских душевых и совхозных коровниках. Смотреть на все это было противно – будто попал на двадцать лет назад, и вот-вот из-за глухих дверей выйдут со своего партсобрания «товарищи»...

«Товарищи» вышли только минут через двадцать. Очень уставшие, с озабоченными лицами, обтирая платками лбы и шеи. Раньше, пожалуй, со скучных партсобраний выходили много веселей. Из-за двойных дверей с тамбуром появились сначала пятеро, а вслед за ними, с мрачным видом провожая гостей, знакомый мне генеральный директор. Пахнуло табачным застоялым дымом и жаром засидевшихся тел. В просторной приемной мгновенно стало тесно. Все шестеро, выговорившись за два часа, теперь только молча пожимали руки или прохладно кивали друг другу. Только один, пожилой и широкий в плечах, прощаясь с генеральным, прокряхтел: