за 50 миллионов долларов личный самолет Bombardier Express и установил там кроватку для своего двухлетнего чада. Луи Бэкон, основатель Moore Capital, приобрел остров в проливе близ Лонг-Айленда, установил передатчики на местных черепахах, чтобы наблюдать за их спариванием и проводил традиционную английскую охоту на фазанов. Стивен Коэн, босс SAC Capital, обустроил свое имение, снабдив его баскетбольной площадкой, внутренним бассейном, катком, полем для гольфа на две лунки, огородом для выращивания экологически чистых овощей, приобрел картины Ван Гога и Поллока, скульптуру Кейт Геринг, а также создал кинотеатр, украшенный звездами, такими же, как звезды, светившие во время его свадебной ночи шестнадцать лет назад. Хеджевые титаны стали новыми Рокфеллерами, новыми Карнеги, новыми Вандербилтами. Они стали новой американской элитой — заключительный акт карнавала креативности и жадности, которые толкают нацию все дальше.

И что это была за элита?! Хедж-фонды были двигателем для одиночек и белых ворон, индивидуалистов, которые из-за слишком высоких амбиций не могли вписаться в существующие финансовые учреждения. Клифф Аснесс как раз к ним и относился. Он был восходящей звездой в Goldman Sachs, но предпочел свободу и награду за руководство собственным предприятием. Человек, коллекционирующий пластмассовых супергероев, не собирается надолго оставаться антигероем на окладе, по крайней мере если он может что-то с этим сделать. Джим Симонс из Renaissaince Technologies, математик, который в 2000-х годах был самым высокооплачиваемым работником в этой индустрии, не удержался бы в среднестатистическом банке: он не подчинялся ничьим приказам, редко надевал носки и был уволен из дешифровального центра Пентагона после того, как разгласил политику своих боссов, которую те проводили во Вьетнаме. Кен Гриффин из Citadel, занимавший второе место по размеру заработка в 2006 году, начал продавать конвертируемые облигации из своей комнаты в общежитии в Гарварде. Он оказался тем самым гениальным мальчиком, который добился успеха, финансовым вариантом предпринимателей, возглавлявших такие технологичные компании, как Google. Первопроходцы этой индустрии действительно были людьми одного блестящего склада. Джулиан Робертсон набрал в свой хедж-фонд спортсменов из колледжа вдвое младше его, затем разбросал их по отдаленным альпинистским лагерям в Скалистых горах и заставил подняться на вершины. Майкл Стейнхардт умел доводить своих подчиненных до точки. «Все, что я хочу, — это покончить с собой», — сказал кто-то. «Можно посмотреть?» — ответил Стейнхардт4.

Подобно Рокфеллерам и Карнеги до них, новые магнаты прославились за пределами мира бизнеса и финансов. Джордж Сорос оказался наиболее амбициозным по размаху: его благотворительные учреждения поддерживали независимые голоса в развивающихся экс-коммунистических странах, продвигали декриминализацию наркотиков, а также спонсировали переосмысление экономики невмешательства. Пол Тюдор Джонс, основатель Tudor Investment Corporation, создал Robin Hood, одну из первых венчурных филантропических организаций, чтобы бороться с бедностью в Нью-Йорке: она определяла инновационную благотворительную деятельность, задавала жесткие критерии и платила за результаты. Брюс Ковнер проявился как отец-основатель неоконсервативного движения, он возглавлял Американский институт предпринимательства в Вашингтоне, округ Колумбия, а Майкл Стейнхардт финансировал попытки создать новый светский иудаизм. Но конечно же, именно в финансах эти персоны добились наиболее впечатляющих результатов. История хедж-фондов — это история предельных возможностей финансового мира: инноваций и растущего левериджа, ошеломляющих триумфов, унизительных падений и бесчисленных споров, порожденных этими драмами.

Большую часть своей истории хеджевые фонды вели полемику с академическими приверженцами различных взглядов на рынок. Конечно, теоретическая область — это «огромная церковь», ведомая энергичными скептиками. Однако с середины 1960-х до середины 1980-х преобладало мнение, что рынок эффективен, цены падают по теории случайных блужданий и что хеджевые фонды преуспевают в основном за счет везения. В этом есть мощная логика. Если бы было возможно знать с какой-либо долей вероятности, что цена на отдельно взятую акцию поднимется, то разумные инвесторы ухватили бы ее и тем самым она бы уже поднялась. Инвесторы, хватающие акции, утверждают, что вся существенная информация уже содержится в ценах, тем не менее следующее движение акций определяется чем-то непредвиденным. Таким образом, профессиональные финансовые менеджеры, пытающиеся предусмотреть движение цен, в основном терпят неудачу в своей миссии. Как возражают критики, следующие этой логике, у множества хеджевых фондов нет настоящего преимущества — если убрать рыночное мошенничество и случайные вспышки тупого везения, то нет определенного инвестиционного понимания, которое позволяет им постоянно обставлять рынок. Однако в случае успешных фондов, которые доминируют в данной индустрии, теория эффективного рынка не работает. Эти хеджевые фонды могли бы расстаться с буквой «х» и называться «эджевыми», фондами, то есть фондами, пользующимися преимуществом (англ. edge — преимущество. — Прим. ред.).

Как появляется это преимущество? Иногда оно заключается только в отборе лучших акций. Несмотря на все, что утверждается в литературе по финансированию, А. У. Джонс, Джулиан Робертсон и многие его протеже повысили ценность данного метода, как мы вскоре увидим. Но зачастую преимущество состоит в использовании существующих капризов теории эффективного рынка, которые ее сторонники признали с самого начала, даже несмотря на то, что они не смогли придать им значение. Теоретики, например, оговаривали, что цены могут быть эффективными только при идеальной ликвидности — продавец, предлагающий акции по эффективной цене, всегда способен найти покупателя, так как в ином случае он будет вынужден предложить скидку, опуская цену ниже эффективного уровня. Но в 1970-1980-х годах большой пенсионный фонд, желающий избавиться от крупного пакета акций, фактически не мог найти покупателя до тех пор, пока не делал скидку. Стейнхардт сколотил состояние, систематически извлекая выгоду из таких скидок. Скромное примечание с точки зрения эффективного рынка стало основой для системы обозначений хеджевых фондов.

Природа подлинных преимуществ хедж-фондов в заявлениях их боссов зачастую скрывается. Магнаты иногда кажутся мистическими духами: они все увеличивают блистательные доходы, но не могут объяснить, как они это делают5. Возможно, самую экстравагантную версию этого вопроса представил Пол Тюдор Джонс. Джонс утверждает и по сегодняшний день, что он предугадал крах 1987 года, потому что его коллега Питер Бориш, примерно двадцати лет от роду, в красных подтяжках, нарисовал карту рынка 1980-х годов по графикам, восходящим к 1929 году. Увидев, что две линии похожи, Джонс понял, что грядет внезапное падение цен. Однако такое объяснение блестящего умения Джонса выбирать момент на рынке, мягко говоря, не является адекватным. Во-первых, Бориш признался, что он подтасовал данные, чтобы обе линии сошлись6. С другой стороны, он предсказал, что кризис разразится весной 1988 года. Если бы Джонс действительно последовал совету Бориша, то его бы самого снесло, поскольку кризис наступил раньше, в октябре предыдущего года. В общем, Джонс стал преуспевающим по причинам, которые мы рассмотрим далее, а не