Она развернула тележку и поковыляла прочь, волоча ее за собой.

— Эй! Не ходите туда! — крикнул солдат, бросаясь вдогонку.

Старуха перетащила тележку через груду кирпича. За ее спиной рухнула часть стены.

Последний кирпич угодил по чему-то, что сказало: донн!

Солдат и полицейский замерли на полушаге.

Луна снова скрылась за облаками. В темноте отчетливо раздавалось тиканье. Оно доносилось словно бы издалека и чуть приглушенно, но в омуте тишины, разлившемся вокруг, оно казалось совершенно отчетливым и каждый тик-так отдавался в позвоночнике.

Сержант очень-очень медленно и осторожно поставил ногу на землю.

— И как долго она будет так тикать? — шепотом спросил он.

Его вопрос был обращен в пустоту. Солдат во весь дух несся прочь.

Сержант кинулся за ним и уже пробежал половину Парадайз-стрит, когда мир за его спиной встал дыбом.

* * *

Девять вечера, Хай-стрит в городе Сплинбери.

В витрине магазина бытовой техники девять телевизоров передают одно и то же. Девять экранов демонстрируют помехи и ничего более. Газетный лист порхает по пустой мостовой и в конце концов вязнет на цветочной клумбе.

Ветер подхватил пустую пивную банку, погнал ее поперек улицы и уронил в сточную канаву.

Городской муниципальный совет Сплинбери именовал Хай-стрит Пешеходной Зоной Отдыха Повышенной Комфортности. Жители города терялись в догадках, что же это за Повышенная Комфортность и в чем она состоит. Возможно, имелись в виду скамейки, искусно сделанные столь неудобными, что люди не засиживались на них и не портили собой вид. Или клумбы, на которых в любое время года густо произрастали засухоустойчивые Пакетики Из-под Чипсов. А вот декоративные деревья к Комфортности относиться никак не могли. На рисунках, иллюстрировавших планы обустройства района несколько лет назад, они выглядели очень даже недурно — развесистые, зеленые… но пока суд да дело да дефицит бюджета, до посадок ни у кого руки так и не дошли.

Ночь в свете натриевых фонарей кажется холодной как лед.

Газета вспорхнула с клумбы и намоталась на желтую пивную банку. То, что получилось, в темноте можно принять за лежащего на брюхе толстого пса с раззявленной пастью.

Что-то приземлилось в узкой щели между домами и испустило стон.

— Тик-тик-тик! Тик-так-бум! О… Государственная… служба… здравоохранения…

«Вот ведь штука, — думал Джонни Максвелл, — сколько бы поводов для головной боли у тебя ни было, всегда найдется новый, еще не испробованный».

Керсти, знакомая девчонка, утверждала: это оттого, что Джонни просто создан, чтобы переживать. Но она так говорит потому, что сама сроду ни о чем не переживала. Вместо этого она зверела и набрасывалась на загвоздку, какой бы та ни была. Джонни искренне завидовал тому, как Керсти практически мгновенно определялась, в чем, собственно, загвоздка и что с ней следует делать. В настоящее время она, например, почти каждый будний вечер спасала Землю, а по выходным — популяцию лисиц.

А Джонни просто переживал по поводу. У него был устоявшийся набор старых, испытанных поводов для головной боли: деньги, школа, можно ли заразиться СПИДом, глядя в телевизор, и так далее. Но иногда как снег на голову падал какой-нибудь новый и перевешивал все старые, вместе взятые.

На текущий момент таким внеочередным поводом было, в своем ли он, Джонни, уме.

— Это не то же самое, что быть ненормальным, — сказал Ноу Йоу, который прочитал от корки до корки медицинскую энциклопедию своей мамы.

— Ненормальность тут вообще ни при чем. Если жизнь только и делает, что бьет тебя ключом по голове, ненормально НЕ сидеть в депрессии, — возразил Джонни. — Ну, в смысле, когда дела идут хуже некуда, папа от нас уходит, а мама только и делает, что сидит и курит сигарету за сигаретой, чокнуться — значит ходить как ни в чем не бывало и говорить: «О, всё не так уж и плохо!»

— Верно, — подтвердил Ноу Йоу, который и психологические книжки почитывал.

— Моя бабка — чокнутая, — сообщил Бигмак. — Она… ой!

— Извини, — сказал Ноу Йоу. — Я не смотрел под ноги, но, если уж на то пошло, и ты тоже.

— Это же просто сны, — гнул свое Джонни. — Видеть сны — не значит свихнуться.

Он не стал говорить, что видел сны и наяву тоже. Эти сны были настолько настоящими, что забивали ему глаза и уши.

Самолеты…

Бомбы…

И окаменевшая мошка. Она-то тут при чем? Снится тебе кошмар, снится, и тут вдруг — бац! — мошка. Крошечная такая, в кусочке янтаря. Джонни купил этот кусочек, скопив карманные деньги, и писал по нему реферат. Но в мошке не было ровным счетом ничего страшного. Просто насекомое миллионлетней давности. С чего она все время снится ему в этом кошмаре с бомбами?

Ха! Ну почему, если ты не проявляешь интереса к учебе, учителя в школе не вколачивают в тебя знания как положено, кувалдой? Вместо этого они только и делают, что волнуются за тебя, передают записки родителям да посылают к врачу-специалисту. Хотя специалист — не так уж и дурно, особенно когда это дает повод прогулять математику.

В одной из записок говорилось, что Джонни, дескать, беспокойный. А кто спокойный? Он не стал показывать эту записку маме. И без того проблем хватало.

— Как тебе у деда живется? — спросил Ноу Йоу.

— Терпимо. По крайней мере, дедушка по большей части справляется с хозяйством. Гренки у него неплохо получаются. И Сюрпризный Сюрприз.

— Это как?

— Знаешь ларек на рынке, где продаются консервные банки с отклеившимися этикетками?

— Да, и что?

— Дед закупает их тоннами. А съесть такую банку надо сразу, как открыл.

— Ничего себе!

— Да нет, ананасы и фрикадельки, в общем, вполне съедобные.

Они брели по вечернему городу.

«Самое интересное в нашей компании… — думал Джонни. — Вернее, самое обидное, что никто из нас не представляет из себя ничего особенного. Нет, это еще не самое обидное. Хуже всего то, что у нас даже не представлять из себя ничего особенного получается не особенно».

Взять, к примеру, Ноу Йоу. Глядя на Ноу Йоу, можно подумать, что у него есть перспективы. Он чернокожий. Формально. Но он никогда не говорит «Йоу!», а в супермаркете вежливо просит пробить ему чек, и единственная женщина, которую он зовет матерью, — это его мама. Ноу Йоу говорит, что он вовсе не обязан вести себя так, как должны вести себя черные парни согласно расовым стереотипам. И все же, что ни говори, Ноу Йоу уродился с недоразвитой крутостью. Обходчики шпал — и те круче Ноу Йоу. Если дать Ноу Йоу бейсболку, он наденет ее козырьком вперед. Таков уж он — Ноу Йоу. Иногда он даже носит галстук. Нет, правда!

Или, скажем, Бигмак. Бигмак отличается завидными способностями. В частности к математике. Этим он доводит учителей до белого каления. Если показать Бигмаку огромное многоэтажное уравнение, он скажет: «x равно 2,75» — и будет прав. Но он никогда не может объяснить почему. «Потому что x равно 2,75», — говорит он. И это не приносит ему ничего хорошего. Знать правильный ответ — это не то, чему учат на математике. На математике учат показать, каким путем ты добрался до ответа, даже если ответ у тебя получился неправильный. А еще Бигмак — скинхед. В Сплинбери насчитывается три Последних Скина — Бигмак, Базза и Сказз. По крайней мере, если не причислять к Последним Скинам чьих-либо дедушек. На фалангах пальцев Бигмака значится Т-В-О-Ю и М-А-Т — фломастером, потому что сделать татуировку у него не хватает духу. А еще он разводит аквариумных рыбок.