я вам — дальше будешь, вы мне телевизор, я вам телефон. Конечно, есть в ваших писаниях и черти настоящие, рогатые, но непременно не наши доморощенные, а отрыжка капитализма. И все правильно: человек совершенствуется тысячелетиями, природа — миллионами лет, и только природой человека можно объяснить чувство собственности у ребенка. Так стоит ли петь дифирамбы нашим «успехам» в формировании человека нового общества — за полвека — и еще выдавать их за массовые? Вред, который приносит такое вранье, вызывает улыбку у либерального Запада, а сами мы — слепоглухие Иваны, что ли? Ложь, которая, развиваясь с тридцатых годов, пронизала все внутренние системы нашего общества, рождает чудовищные извращения понятий и морали человека — единой для всех людей. У нас она стала основой приспособленчества, карьеризма, подхалимажа, протекционизма, скрытого взяточничества, блата.

Повернется ли у вас, други, язык утверждать, что этого нет, что это клевета? Не лучше ли подумать, как объявить ложь вне закона, приложить героические усилия к тому, чтобы измученный неверием народ обрел веру?

Мои письма — результат многочисленных наблюдений изнутри колоссального человеческого материала, и возможно продолжение еще после публикации первых, если я уцелею…

Юрий Краснопевцев

1976 г.

РЕКВИЕМ РАЗЛУЧЕННЫМ И ПАВШИМ

ПОВЕСТЬ

Посвящается сыну, Юрию Конаш, проживающему ныне в Австралии

«Каждый человек, обвиняемый в совершении преступления, имеет право считать себя невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком путем гласного судебного разбирательства, при котором ему обеспечиваются все возможности для защиты».

Из «Всеобщей декларации прав человека*, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, подтвержденной «Международным пактом о гражданских и политических правах*, утвержденным Генеральной Ассамблеей ООН в декабре 1966 года

Часть первая. ЗОВ РОДИНЫ

Глава 1. ПЛАТА ЗА ОТКРОВЕННОСТЬ

Серый «воронок» проскочил в широкий проем ворот без створок, с остатками петель на столбах, развернулся на небольшом гравийном пятачке между деревьями и остановился.

Задняя дверца машины открылась, из нее выпрыгнул уже немолодой старшина, одернул выцветшую гимнастерку и, не обернувшись, неторопливо зашагал по хрустящему гравию к двухэтажному зданию, полускрытому зеленью с мазками осенней желтизны.

Потом в прямоугольнике дверцы показалась сгорбленная фигура человека в очках, с бледным нездоровым лицом, в помятом костюме цвета «хаки» и японских яркорыжих ботинках. Человек этот ухватился за поручни, нащупал ногами железную ступеньку, неловко опустился на землю и двинулся вслед за старшиной, тяжело переставляя ноги. Перед бетонным крылечком в одну ступеньку человек остановился, чтобы передохнуть, и взглянул на спину старшины, мелькнувшую в темном провале дверей.

Через две-три секунды человек немного отдышался и с трудом одолел ступеньку. Войдя через открытые настежь двери в темноватый вестибюль, он снова постоял там в нерешительности, поправил сползавшие очки, толкнув их пальцем к переносице, и тут вновь увидел старшину, который стоял против поднявшегося с табуретки сержанта. Старшина тоже взглянул на человека, жестом велел ему следовать за собой и опять показал спину. Широкий вестибюль раздвоился направо и налево коридором во всю длину здания. Старшина остановился около двери, обитой черной клеенкой, показал рукой на ряд стульев возле стены, а сам без стука отворил дверь.

Привезенный безучастно скользнул взглядом вдоль пустого коридора. Он едва успел сесть, как зашуршала дверь и старшина, высунувшись, поманил его пальцем.

В комнате висела тишина, нарушаемая чуть слышными звуками невидимого радио. За письменным столом, спиной к закрытому занавесью окну, сидел молодой советский офицер с погонами лейтенанта. Затягиваясь, дымом от душистой папиросы, он посмотрел на вошедшего, чуть приподнялся и показал рукой на стул перед столом:

— Садитесь. Я знаю, что вы больны. Извините…

Вошедший удивленно поднял глаза — любезности он не ожидал, более того, успел уже забыть о том, что она существует в отношениях между людьми.

— Да вы садитесь! — мягко, но настойчиво повторил лейтенант, стряхивая пепел. — Ваша фамилия?

Вошедший взглянул на спину покидавшего кабинет старшины и чуть кашлянул:

— Вы же знаете — Алтайский Юрий Федорович, 1917 года рождения.

Голос Алтайского оказался неожиданно приятного тембра, с басовыми нотами, ясной дикцией и чистым произношением.

Лейтенант сказал серьезно:

— Так полагается… Я должен удостовериться…

Наступила пауза. Офицер призадумался, переложил стопочку бумаги, долго разглядывал перо на свет, потом еще раз пробежал глазами разложенные на столе документы. Они содержали анкетные данные о человеке, который сидел сейчас напротив. Этот человек, Юрий Алтайский, прожил в Китае восемнадцать лет.

Пауза несколько затянулась. Наконец, офицер оторвался от бумаг, вновь поднял глаза на доставленного.

— Следственным органам требуется от вас только справка о человеке, которого мы отправляем в Союз, — несколько неуверенно начал лейтенант. — Не очень учтиво беспокоить больного, но я надеюсь, что вы нас поймете.

— Пойму, — тихо согласился Алтайский. — Можно вопрос? Скажите, гражданин лейтенант, вы знаете, чем я болен?

Офицер задержал ответ, наблюдая за Алтайским. Он увидел капельки пота на лбу, свисающую прядь слипшихся волос, временами оживающие глаза, точный цвет которых — голубой или серый — мешали разглядеть стекла очков. Глаза отразили интерес к ожидаемому ответу. Офицеру показалось даже, что в них мелькнул испуг, как в ожидании приговора.

— И да и нет, Алтайский, — откидываясь на спинку стула, сказал лейтенант. — Санчасть меня предупредила, что у вас, возможно, инфекционная болезнь, но точного диагноза нет, нужны анализы.

Алтайский опустил голову.

— Значит, не нервы и не перемена условий, — задумчиво сказал он. — А мне так нужно быть здоровым…

— Вы, наверное, сами не побереглись, — сделал офицер предположение.

— Возможно, — согласился Алтайский, — в окрестностях Харбина мне пришлось есть немытые помидоры прямо в поле, пить воду, какая попадет, а ведь они могли быть специально заражены японцами холерным тифом.

— Вы работали в штабе охраны общества советских граждан?

— Работал, — рассеянно ответил Алтайский, думая о чем-то своем.

Офицер улыбнулся.

— Кстати, к вашему сведению, — сказал он, — работа в составе вооруженной охраны до прихода частей Красной Армии приравнивается к участию в партизанском отряде. Сейчас вы хотя и в изоляции, но не арестованы. Постарайтесь понять нас, проверить-то надо, ведь много вас таких, приехавших на Родину. И последнее