Итак. Россия. Средняя полоса. Девятнадцатый век. Судя по обращению «барин», возможно, крепостное право еще не отменено. Я неважно знаю историю. Даже дату этого события помню весьма приблизительно. Она у меня ассоциируется с продажей Аляски – ну не судите старого технаря. Тысяча восемьсот шестьдесят с чем-то.

* * *

Так, спокойно рассуждая, подошел я к городу. Стоит он на берегу реки, и купол церкви однозначно указывает на то, где расположена центральная его часть. Храм возведен из камня, вид имеет опрятный, ухоженный. Вокруг угадываются двухэтажные кирпичные строения, а все остальное вокруг деревянное. Многие трубы дымят потихоньку, но ни запаха, ни копоти не чувствуется.

Дорога, по которой я иду, вливается в улицу. Сначала справа появляется забор, за которым ничего нет – ровное место, истоптанное в кашу. Изгородь – две жерди на столбах. Человека этим не остановишь, разве что корова или лошадь затруднятся преодолеть подобное препятствие. А вот дальше вдоль пути моего следования начинается тын. То есть те же столбы и те же жерди, но к ним прикреплены вертикальные палки. То, что находится по другую сторону, вызывает мысль об огородах, о козах и свиньях, для которых это препятствие и сооружено.

Дальше заборы утратили прозрачность – сплошные доски. Я бы сказал – горбыль. Но сейчас это, наверное, называется тесом. За ними угадываются сараи и дома. Сараев больше. Навстречу стали попадаться люди. Женщины сплошь в длинных платьях, что мне не очень понравилось. Как-то уж очень архаично смотрится. На ногах ботиночки или сапожки. А может быть, боты – я застал еще этот вид обуви в детстве. Но наверняка не скажешь, что сейчас носят – подолы все скрывают, только изредка носок покажется на глаза. А вот верхняя часть комплекта – на любой вкус. От коротких, до пояса, мило отороченных мехом курточек, до суконных приталенных пальтишек, при виде которых на память приходит слово «свитка». И ничего, что было бы до пят. Не зима уже – морозы миновали, но до лета пока далеко.

Мужчины же носят длинные плащи, как с рукавами, так и с обширной пелериной, из-под краев которой при надобности высовывают руки. Впрочем, это я о господах благородного вида. А еще встречаются уже знакомые мне армяки, но не из домоткани – явно из материала мануфактурной выделки, и даже пошитые с некоторым шиком.

Тот факт, что со мною раскланиваются, поначалу вызвал легкое недоумение, но я сообразил, что подобный обычай примечал и в свое время в русской глубинке… давненько. Так вот тут как раз и есть глубинка, и именно давненько. А кивнуть в ответ – это у меня давно получается на автомате. Походите-ка с мое по заводу, где работают тысячи человек, которых всех ни в жизнь не упомнишь! Невольно станешь кивать на любой приветливый или узнающий взгляд. Иначе окажешься гордецом и невежей.

Между тем, по мере продвижения к центру, дорога перестала чавкать под ногами. Влажная она, да, но плотная. Как будто что-то в нее подсыпали, на манер каменноугольного шлака. И тропинки, идущие вдоль заборов, хорошо утоптаны. Вывески портного и сапожника над крылечками выходящих на улицу домов, поперечные переулки, в конце которых слева видна недалекая река – улица не вела меня к центру, а огибала его вдоль берега. Купол колокольни маячил справа, а слева до моих ноздрей донесся запах съестного.

Он шел из распахнутой двери двухэтажного дома. Вывеска «Трактиръ» не оставляла сомнений в том, что нюх меня не обманул. Хм. На первых порах не будет ничего зазорного в том, чтобы устроиться посудомоем за еду и койку, – эта мысль показалась мне простой и естественной. Я ведь тут никого и ничего не знаю, так что не стоит привередничать.

Вошел. Просторная комната со столами, накрытыми скатертями. Кроме входной двери, есть еще две, ведущие вправо.

Из-за конторки, пристроенной слева у окна, навстречу мне повернулся молодой чисто выбритый мужчина в белом переднике поверх заправленных в сапоги шаровар. Атласная косоворотка застегнута под самым горлом, а на сгибе руки висит полотенце. Это половой. В точности такой, каким его представляют во всех фильмах. Классика.

– Здравствуйте! Желаете отобедать?

– Здравствуйте. Желаю, но не могу себе этого позволить в связи со стесненностью в средствах, – вводить в заблуждение вероятного коллегу нет ни малейшего смысла.

– В дороге поиздержались? – и улыбается какой-то выжидательной улыбкой.

Ха! Это же из «Ревизора». Ну да. Девятнадцатый век на дворе.

И что прикажете отвечать? Хотя губы мои растягиваются в непроизвольной улыбке – все как у нас. Только крылатые фразы заимствованы не из фильмов, а из того, что в наше время давно уже включено в школьную программу.

Видимо, сообразив, что я все прекрасно понял, половой отодвигает стул рядом с ближайшим к конторке столом и забирает у меня шубу:

– Присаживайтесь. Сейчас я вам щей принесу. Ох, и хороши они у нас нынче!

Мне остается только благодарно кивнуть и… сделав шаг к конторке, где лежит газета, я невольно кошу на нее глазом. Тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Март месяц. Не думаю, что это меня удивило. Тем более что кроме щей расторопный малый принес и горку нарезанного правильными ломтями хлеба, и стеклянный графинчик с бесцветной жидкостью, и даже рюмочку поставил.

– Отведайте, – только и сказал. И снова повернулся к конторке.

Выпить водки было бы замечательно. Вот вы думаете, что если я такой спокойный, то ни капельки не мандражирую? Как бы не так! На самом деле я испытываю сильнейший стресс. Только потрясать окружающих фейерверком истерики это не по-нашенски. Не мужское дело нервами звенеть или брызгать слюной. Переживания следует запрягать в тележку трудолюбия и пахать на них борозду, ведущую вперед.

Так вот. С одной стороны, не отведать предложенного нельзя – это было бы неучтиво. С другой – мозги мне нынче нужны свежие. В общем, налил полрюмочки и откушал.

Водка как водка. Градусов сорок будет. Хоть тресни меня, не помню, в каких датах Дмитрий Иванович Менделеев рекомендовал такую крепость любимого мною напитка, но здесь и сейчас все правильно. И щи правильные, и хлебушко, и размер порции в самый раз.

– Благодарствуйте, добрый господин, – это я уже доел и обращаюсь к половому. – А ведь затруднения мои я намереваюсь разрешить с вашей помощью. – Вижу изумление в глазах юноши и, сообразив, что перемудрил с витиеватостью, спешу рассеять возникшую напряженность. – Я ищу себе места за еду и ночлег. Могу мыть посуду, колоть дрова и выполнять иную работу.

– Признаться, сударь, принять работника на таких условиях никто не откажется, – в глазах полового плещется веселье. – Но, боюсь, предоставить вам приют надолго мне не удастся. Через пару месяцев мое заведение исчерпает возможности содержать его, и мне придется продать дом, чтобы расплатиться с кредиторами. Вы же видите, сколько здесь посетителей!

Действительно, на весь зал нас только двое, хотя время обеденное.

– То есть вы тоже находитесь в стесненных обстоятельствах, но готовы принять меня, не слишком нуждаясь в моих услугах? – позиция собеседника озадачивает. С обычаями моего времени она абсолютно не коррелирует и особенно непримиримо расходится с представлениями о нравах содержателей трактиров и кабаков. Вот сложилось о них представление как о людях жестких и алчных, и все тут. Где-то я об этом читал.