в трудную минуту без поддержки. И женщины, и старики и даже малые дети горели желанием помогать воинам, отомстить врагам с запада за порушенные дома, за сожженные земли, за убитых. И с большим трудом уговорил их главный командир уйти из крепости. Говорил он, что не может дать погибнуть женщинам — потому что они должны будут продолжить род людской; старикам — потому что с их смертью уйдут старые знания и мудрость, а без мудрости и знаний о прошлом не может быть доброго будущего; ни детям — ведь они и есть это самое будущее. И говорил он, что мало осталось провианта, и сложно теперь стало делить его; а если не будет еды, то не будет у людей сил помогать воинам-защитникам. И говорил старый командир, что ежели доберутся люди до мест хоть чуть более безопасных, то будет там еда, и будут силы продолжать борьбу с врагом.

Ушли слабые из крепости. Ушли тайной тропой, о которой не было известно врагам, а защитники в атаку пошли. Не надеялись они прорвать кольцо вражеских войск, но лишь отвлекали врага — чтобы бросил он все свои силы на битву, и не осталось бы у него возможности и времени преследовать беглецов. Удалась хитрость старого командира — бросился враг всеми силами на отважных защитников крепости так, словно вся жизнь вражеская, все цели и помыслы были лишь в том, чтобы сломить упрямцев, завоевать крепость. Но ни на миг, ни на метр не отступили смельчаки, не уронили чести своей, не предали ни родины, ни долга. Но все же слабела сила защитников.

И вот ворвались враги в крепость. Отдал старый и уже смертельно израненный командир приказ: назад ни шагу, не отдавать ни пяди земли. И вновь закипел страшный кровавый бой. Выполняли защитники крепости свой долг перед родиной; гибли сами, но забирали с собой по пять, семь, десять вражеских жизней. И остался наконец в живых лишь один боец. Убить бы его врагам, да радоваться победе. Но не чувствовали себя победителями западные захватчики — ведь не было в крепости ни единого трупа мирных жителей. А, значит — ушли они как-то и куда-то, и будут мстить. Решили захватчики у последнего живого да плененного защитника крепости вызнать куда ушли люди. Подступились к нему.

Стоит перед вражеским командиром совсем молодой воин — почти еще мальчик: плечо навылет прострелено, руку переломанную да без кисти к груди прижимает, в лице ни кровинки, лицо белое — как полотно свежевыстиранное, дрожит паренек от боли да от слабости качается — вот-вот упадет. Но губы, в кровь искусанные, сжаты упрямо; глаза яростью боя да ненавистью к врагам горят; голова гордо вздернута, взгляда воин не отводит. Не склонится такой перед врагом, не станет о пощаде просить.

Сказал вражеский генерал, что ценит такую верность своему народу, но теперь она для воина бесполезна; потому что как полноводная река заполняют западные захватчики всю страну, а уж крепость и вовсе уже заняли. И сказал вражеский генерал, что все равно найдут его войска беглецов, а потому нет юному защитнику смысла молчать и скрывать тайну. И если скажет он — куда ушли люди из крепости — то залечат лекари генерала раны воина, и получит тот большую награду, и возьмет генерал его в свое войско, и получит храбрец высокий титул и много солдат под начало.

Но только улыбнулся побелевшими от боли губами юный воин. Знал он, что было время у беглецов, чтоб пройти тайными тропами и достигнуть безопасного убежища. И знал он, что ложью окажутся все посулы врага, а молчанием — как оружием можно и убить неприятеля и спасти тех, кто доверил тебе свои жизни.

И сказал вражеский генерал, что коли не откроет юный воин секрета, не скажет — куда ушли беглецы, то подвергнут его самого самым страшным и жестоким пыткам, которые может представить себе человек. Побледнел воин, но не поддался угрозам так же, как и не поверил в обманные обещания захватчиков. Великий гнев охватил черную душу вражеского генерала, и приказал он пытать юношу, пока не скажет тот — куда ушли беженцы из крепости.

Сковали воина стальной цепью, бросили в глубокий колодец, где по шею было воды; и много дней подряд вытаскивали на страшные мучения. Уже и вода в колодце стала красной от крови, и цепь кровью проржавела; но молчал юный воин, не выдавал своей тайны. Много раз уходило от него сознание, но каждый раз вражеские лекари — палачи возвращали смельчака к жизни, чтобы продолжить пытку, чтобы ответил он наконец на вопросы генерала.

И пришёл тот миг, когда понял юный воин, что не умрет он — пока не расскажет все; а сил держаться у него оставалось все меньше. И тогда взмолился воин духам, чтобы помогли они ему слову своему быть твердым да крепким — как камень скалы, как сталь верного оружия, как ствол многовекового дерева; или позволили ему умереть. И услышали духи мольбу защитника крепости. Затрясло землю, стала крепость рушиться, камни из стен домов вылетать, будто из пращи. Завалило этими камнями колодец, где держали пленника. Переломанное тело юного воина стало твердеть, покрываться корой, вросло тело в землю, проникшую в колодец вместе с камнями сквозь толщу воды. И проросло сквозь каменную пирамиду, вставшее на месте колодца, кривое, будто пораженное стихией дерево.

Когда прошло по крепости землетрясение, обрушившее все здания, бежали в страхе западные захватчики — кто не погиб под камнепадом. А весть о смелом юноше, который предпочел смерть погибели своих близких, разнеслась по всей стране. Дерево же то, которое выросло из тела воина, с тех самых пор стало символом стойкости и верности. И ходили с тех пор слухи, то дерево это до сих пор хранит руины крепости и всю страну от врагов.

Конец

Крылья свободы

Раскинулась по земле степь — выше гор, глубже моря. Кто знает — тот поймет, кто поймет — согласится. Ну, а кто не знает и не поймет — про того и речь не идет.

Поет-шумит по степи ковыль; поют-звенят по степи конские копыта; поют-рассказывают о жителях степей, о вольном ветре, о яром пламени, о ясной воде.

Рассказывают о том, что говорили прадедам нынешних стариков их прадеды. И рассказывали те старики о временах еще более древних, когда стихии природные могли принимать людской облик и так бродили по свету.

* * *

И было так — жил на свете сокол-птица.