Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без стука отворилась дверь, и порог переступил полноватый майор в полевой форме. За его спиной мерцали еще двое в офицерских фуражках. Он смотрел недобро, поджав губы.
— Разрешите? — Тонкие губы майора перекосила усмешка.
— Подождите, — отмахнулся капитан, не успевший поставить подпись. — Я не могу удовлетворить сразу всех.
Потом он удосужился поднять глаза, и в них мелькнуло беспокойство. Майор вошел, и капитану пришлось встать. Все-таки старший по званию. Старший лейтенант, поколебавшись, тоже поднялся.
— В чем дело, товарищи офицеры? — Голос капитана как-то предательски дрогнул.
Все трое подходили к его столу.
— Доброе утро! Майор Гамарин, третий отдел ГУКР СМЕРШ по девятнадцатой армии. Вы капитан Потанин Олег Петрович, заместитель начальника штаба двадцать четвертого стрелкового полка по строевой части?
— Да, это я. А в чем, собственно, дело? — Капитан справился с собой, его голос сделался ровным, хотя кожа на лице натянулась и побелела.
Испуганно хлопал глазами старший лейтенант Евсеев, смотрел то на майора, то на капитана.
— Вы арестованы по обвинению в пособничестве фашистам и сотрудничестве с германской разведкой. Сдайте оружие и следуйте за нами!
— Что за чушь! — Сохранять хладнокровие было непросто, но Потанин и не старался. — Это ложь, огромная ошибка. Меня назначили на эту должность только два дня назад…
Майор не удержался, сухо улыбнулся, и капитан осекся.
— Так что вы предлагаете, Олег Петрович? Дать вам еще недельку, чтобы вы развернулись от всей души? Нет, мы собираемся пресечь вашу деятельность уже сегодня. Уж извините.
Потанин не успел опомниться. Ему заломили локти, извлекли из кобуры табельный наган. Умелые руки мастерски ощупали карманы кителя, форменные брюки, рукава. Три суровые физиономии висели над душой.
— Следуйте за нами, — сказал Гамарин. — Надеюсь, у вас хватит благоразумия не сопротивляться и не качать права. Этим вы только отяготите свою участь, Олег Петрович.
— Послушайте, это страшная ошибка. Вы совершаете непоправимое!.. — Слова не лезли из горла.
Офицеры подтолкнули к выходу из помещения.
— А как же подпись? — растерянно пробормотал старший лейтенант Евсеев. — Они же не разгрузят, если ее не будет.
— А вы кто такой? — Майор резко повернулся к нему.
— Старший лейтенант Евсеев, временно исполняю обязанности начальника вещевой службы. Тут подпись нужна.
Майор придирчиво уставился в глаза Евсееву, отчего тот окончательно скис, косо глянул на мятую, никому не нужную бумагу. В глазах сотрудника контрразведки СМЕРШ заблестел смешливый огонек.
— Хорошо, распишитесь, Олег Петрович, раз такое дело, — заявил он. — А то ведь действительно с этой вашей волокитой…
Потанин подрагивающей рукой поставил закорючку, облизнул губы. Его подтолкнули в спину. Он споткнулся на пороге. Капитан с вещмешком на плече, идущий навстречу, сделал круглые глаза, прижался к стене, пропуская процессию.
На крыльце курили сержанты из роты связи. Они вытянули физиономии, зачем-то спрятали папиросы за спины, машинально отдали честь арестованному капитану, потом сопровождающим. Потанина столкнули с крыльца — сержанты расслабились, стали перешептываться. На пятачке перед боковым проходом в здание было людно. Немая сцена, почти по Гоголю. Механик выбрался из проблемной полуторки, растерянно захлопал глазами.
— Прямо, Потанин, — процедил Гамарин.
Выводить арестованного на главную улицу никто не собирался.
Справа от гаража, между близко посаженными пряничными домиками, имелась арочная подворотня, проход к бывшему полицейскому участку, где были оборудованы подвалы, вполне подходящие для содержания в них всяческих шпионов и их пособников.
У задержанного сдали нервы.
Он дернулся, вырвал локоть и выкрикнул звенящим голосом:
— Вы не имеете права! Это самоуправство, вы дорого заплатите! Я требую встречи с начальником штаба!..
Майор Гамарин тоже не сдержался, ударил арестанта в лицо. Капитан отшатнулся и уже готов был упасть, но его подхватили. Из рассеченной кожи под глазом брызнула кровь, половина лица мгновенно стала пунцовой.
Угрюмо помалкивали люди во дворе. Жизненный опыт подсказывал бывалым военным, что органы НКВД и контрразведки не всегда руководствуются суровой объективностью.
Потанин подавился, зашелся кашлем. Его схватили под локти, потащили в подворотню.
Приземистое здание полицейского участка, приспособленное советскими властями по прямому назначению, охраняли солдаты в форме войск НКВД по охране тыла. Один из них, увидев приближающихся людей, скатился по лестнице к подвальной двери, заколотил в стальные скобы. Заскрежетало железо.
Задержанного втащили внутрь, тычком отправили по полутемному коридору. Нужная камера располагалась в конце короткого прохода. Сержант манипулировал ключами, подбирая нужный. Заскрежетала стальная дверь, снабженная узким оконцем.
Камера была не такой уж крохотной, метров пятнадцать «полезной» площади. Отхожее место за простенком, зарешеченное оконце-амбразура под потолком. Сырые бетонные стены, примитивные нары слева и справа.
Арестованного капитана без комментариев втолкнули внутрь, захлопнули дверь. Заерзал ключ в ржавом замке.
В узилище пахло чем-то сладковатым и гнилостным. Возможно, здесь помер какой-то бедолага и хорошо полежал, прежде чем был перемещен в другое место.
На лежанке слева ворочался мужчина, приподнимался.
Капитан Потанин доковылял до свободных нар, уселся, сжал виски руками. Стояла унылая тишина. Текли минуты.
В коридоре скрипели сапоги, там прохаживался часовой. Лязгнул крючок, запирающий окошко, в нем блеснул любопытный глаз. Потом окошко захлопнулось, часовой отправился дальше. Исправлять допущенную ошибку сотрудники компетентных органов, похоже, не спешили.
Потанин отнял дрожащие руки от раскалывающейся головы, обвел тоскливыми глазами серые стены, запертую дверь, уставился на оконце, приделанное почти к потолку. В поле его зрения попали сапоги наружного часового. Тот неспешно прошел мимо.
Стекло в этой амбразуре когда-то имелось, но теперь там не было даже огрызков. Оставалось радоваться, что на дворе почти май, а весна в этот год в Европе стояла сравнительно теплая.
Он встретился с тяжелым взглядом и выдержал его. На соседних нарах сидел крепкий мужчина лет тридцати пяти с опухшим лицом. Обрасти густой щетиной он еще не успел. Глаза ввалились в черепную коробку, но смотрели пристально, не моргали. Русые волосы смялись, в них запеклась грязь и, похоже, кровь.
Он был в мятой капитанской форме, без ремня и фуражки, стоптанные сапоги. Награды за службу с него срывали с мясом, в гимнастерке остались дырки. Сиделец усмехнулся, не спуская глаз с новоприбывшего.