Помолчав, Наталья бросила трубку.

Подорогин поднял воротник пальто, открыл дверцу и медленно, как в воду, опустил ноги в сугроб. Под свежим снегом была бугорчатая ледяная корка.

Он включил сигнализацию и уже готовился шагнуть на расчищенный тротуар, когда увидел возле снежной бабы нетерпеливо притопывающую фигуру. Фигура расталкивала отвисшие от затвердевшей грязи полы солдатской шинели и, матерясь, сосредоточенно копошилась в ширинке. Иногда, чтобы удержать равновесие, ей приходилось упираться в снеговика плечом. Подорогин обошел джип, зачерпнул снега и слегка сжал его в пригоршнях. Обождав, пока фигура замрет на прямых ногах и в воздухе созреет облако пара от затрещавшей струи, он бросил снежком в шерстяной затылок. Послышался глухой картонный удар и вскрик, после чего, подминая под себя снежного голема, с протяжным охом фигура завалилась на живот.

Отряхнув ладони, Подорогин вошел в подъезд и с силой притопнул, сбивая с ботинок снег.

На звонок Наталья не открыла ему, он отпер дверь своим ключом. Она была на кухне. В квартире сильно, как-то с перевесом пахло лакированным деревом паркета и корицей. Со времени переезда этот запах все чаще преследовал здесь Подорогина. Впрочем, уже не столько это был запах, сколько воздух — посторонний, чужой воздух. Атмосфера для гостя. Не найдя своих тапочек, он зашел в кухню разутым. Наталья сидела у окна. Поставив локти на стол, она смотрела в синюю глубину двора и накручивала на палец волосы у виска. Подорогин сел напротив, достал сигареты и подтянул к себе пепельницу. От распахнутой форточки сквозило по полу.

— Девчонки где?

Наталья со вздохом сложила руки. Браслет и часы щелкнули по столу.

— У мамы, — ответила она, взглянув на часы.

— Зачем?

Наталья опять отвернулась к окну. Подорогин потянул носом воздух — показалось, пахнет спиртным.

— Ангина, — сказала Наталья. — У Маруськи кончается, у Маринки начинается. Что еще?

— Ничего. — Он нащупывал по карманам зажигалку.

— Раз ничего, так хватило бы и звонка. Без визитов.

— Хватило бы, — кивнул Подорогин, — если бы ты трубку меньше бросала.

Наталья устало склонила голову.

— Подорогин — ты позвонил, когда уже был здесь.

Улыбаясь, он поджег сигарету.

— Дуй в окно, — предупредила Наталья.

Во дворе в это мгновенье полыхнуло белым и прогремел раскатистый сдвоенный выстрел. Подорогин увидел свой джип, который был не вишневого, а какого-то сиреневого оттенка. Заголосили и засмеялись мальчишки. С деревьев крошилась воробьиная стая.

Наталья вышла из кухни, потушила в прихожей свет и вернулась с тонкой коричневой сигаретой. Подорогин подвинул ей зажигалку. Наталья подкурила. Только теперь он заметил, что у нее накрашены глаза и губы.

— Таблеток не надо каких?

— Не надо. — Наталья пустила струю дыма над его головой. — Детей надо меньше в снегу валять.

— Прекрати. — Он скрестил и поджал ноги. — Больше недели прошло.

— Слушай, — усмехнулась она, — чего тебе нужно-то? На дочек приехал полюбоваться? Так ты даже не знаешь, где они. На меня?.. Ну — что?

— На тебя, — мрачно кивнул Подорогин.

Наталья отмахнулась сигаретой. Под толстым махровым халатом на ней было шелковое белье. Лилово-сиреневого цвета. Точь-в-точь как джип под вспышкой.

Подорогин аккуратно пристроил дымящийся окурок на краю пустого блюдца, ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Он чувствовал, что у него начинают гореть лоб и скулы.

— Что-то я не пойму, Наташ… Ты чего орешь-то на меня?

Краснея от гнева, она смотрела мимо него и молча, не выпуская сигареты, потирала кончики свободных пальцев. Подорогин подошел к мойке, хлебнул воды из-под крана и ополоснул лицо. Сбоку сложенных стопкой немытых тарелок в раковине стояли два хрустальных фужера. Подорогин склонился ниже, отирая рот. Бокалы кисло пахли шампанским. Наталья с шумом захлопнула форточку.

«Что теперь?» — подумал Подорогин, упираясь кулаками в дно мойки и чувствуя, как ледяная струйка воды стекает за воротник.

В следующую секунду он чуть не вскрикнул, обмякнув: в кармане рубашки ожил телефон. Первый звонок был настроен на вибрацию.

— Да!

— Василь Ипатич, это Ирина Аркадьевна. — Секретарша заговорщицки снизила тон: — Звонил Тихон Самуилыч.

Подорогин накрыл ладонью свободное ухо.

— И что?

— Он не мог дозвониться до вас и просил передать, что возвращается не сегодня, как планировал, а через неделю. Что-то срочное у него. Звонить в банк, говорит, тоже нельзя. С пролонгацией. То есть он позвонил бы, но нельзя. И вам самим туда сейчас тоже лучше не ходить. Их из Центробанка с прокуратурой трясут.

— Кого?

— Ну — их. Банк.

— Все? — спросил Подорогин.

— Все, — опешила Ирина Аркадьевна. «М-мать! — прошептал он сквозь зубы. — М-мать!»

— Ты чего? — насторожилась Наталья.

— Ничего. — Подорогин отключил связь. — Последние известия…

Она непонимающе и в то же время требовательно смотрела на него.

Подорогин сунул трубку в карман.

— А ты ждешь новостей?

Наталья взяла со стола его потухшую сигарету.

— Кто у тебя? — спросил Подорогин. Она не глядя бросила окурок в мойку. Подорогин оправил пиджак и молча вышел из кухни.

Пытаясь представить себя со стороны, не торопясь, как будто занимался привычным делом, он отдергивал гардины, заглядывал в шкафы и под кровати. Постель в спальне была аккуратно заправлена. В детской пахло застарелым дымом бенгальского огня. На лоджии стояла полуосыпавшаяся, в заиндевевших струпьях фольги и серпантина елка. В ванной Подорогин долго и тщательно мыл руки. В туалете зачем-то раскрыл полку с инструментами и впустую спустил воду. В его бывшем кабинете на софе спала кошка и были разбросаны игрушки. За стеклянной дверцей книжного шкафа красовался мятый рисунок «лендровера» (свою машину он узнал по тщательно выписанному госномеру) с загадочной подписью: «Ленин». Подорогин провел пальцем по пыльной поверхности стола, взял и бездумно пролистал какую-то книгу. Наталья не только не пыталась остановить его и скандалить, но даже не вышла из кухни. Наверху у соседей не то передвигали мебель, не то ссорились. Подорогин потрогал лоб, вернулся в прихожую, оделся и хлопнул дверью.

Сначала он хотел напиться в одиночку, но еще на полдороге в ресторан позвонил Шиве. Кабинка, обшитая обугленными по краям брусками дерева, была наиболее удалена от подиума, топот кордебалета вызывал в ней наименьший сейсмический резонанс. Подорогин закусывал третью рюмку, когда на скамью против него сначала полетел обшарпанный ридикюль, а затем плюхнулась Шива. Она уже была на бровях. Невзирая на подкуренную сигарету Подорогина и коробок спичек на фарфоровой подставке, она потребовала у официанта зажигалку. Закурив же, взглянула на Подорогина так, будто он только что материализовался перед ней, расширила косящие от выпитого глаза и сообщила тоном озарения: