Какое чудовищное событие! Какие страшные новости! Только чтоприбыл нарочный из Парижа. Он мчался двое суток без отдыха, загнал коня и самедва жив. Но что за вести он привез!

Их две. Две вести о смерти. Обе они касаются и Франции, инашей семьи. Которая из них страшнее? Обе чудовищны. Но если одна наполнитсердца всех благородных людей ужасом, другая заставит их вздохнуть с мрачнымоблегчением и подумать о том, что справедливость еще есть на небесах, которые,чудится, в последние времена вовсе отворотили свои взоры от нашей несчастнойстраны.

Мой отец лишился сознания, когда обе эти вести дошли донего. Он человек благородный, но – глубокий старик, и к тому же он – отец …

Я понимаю его. Ведь и я не просто графиня Лепелетье де Фор,аристократка, но и сестра . У меня у самой разрывается сердце от того, что я нев силах примирить свое горе с благодарностью небесам. Я оплакиваюпроклинаемого… Я ничего не могу с собой поделать.

Но – прочь слезы! Их давно не видел мой верный дневник. Неувидит и теперь.

Вот первая из новостей.

Конвент проголосовал за казнь короля! Наш народ, кинувшийсябыло от «Vive le Roi!» к «Vive la Republique!», выкрикнул теперь: «Vive laMort!» [2] Это был не единогласный, не дружный крик, однако мой брат был средитех, кто подал свой голос за убийство государя!

Нет, я не могу поверить. Луи-Мишель! Мой брат!

О боже, но разве не шло все к этому с тех самых пор, какграф Луи-Мишель Лепелетье де Фор де Сен-Фаржо объявил себя «другом народа»,подобно Марату, Робеспьеру [3] и другим кровавым чудовищам? Он – человекблагороднейшего происхождения! – начал уверять, что правы те, кто сажаетаристократов на тележки и отправляет на прокорм к «тетушке Луизе» [4] Онвместе со всеми распевал «a ira!» [5], и заигрывал с этой жуткой девкой,«амазонкой революции», как они ее называли, Теруань де Мерикур [6], иприветливо улыбался «вязальщицам», которые шли за приговоренными к эшафоту,выкрикивая злобные насмешки, и вязали, беспрестанно вязали при этом толстыеполосатые носки на продажу, а потом пытались подкупить палача, чтобы тот продалим волосы, остриженные с голов «аристо» [7], перед тем, как эти головы скатятсяв корзину. Ведь волосы казненного, по мнению этих гнусных простолюдинок,приносят счастье…

Чужая мучительная смерть приносит счастье? Чудовищноепредставление! Зрители его – чудовища! Мой брат уже давно стал таким же. Чеготолько стоят эти его безумные проекты национального воспитания детей: всехдетей начиная с пяти лет отнимать у родителей и помещать в какие-то интернаты,созданные за счет налога на богатых и знатных! За отказ поместить ребенка винтернат родители лишались бы гражданских прав и подвергались штрафам. Детидолжны были работать на полях и в ремесленных мастерских, обслуживать себя,ухаживать за стариками. Какая глупость! Зачем мучить несчастных детей и лишатьих родительской ласки? Когда я осмелилась сказать брату, что сам-то он ни зачто не отдал бы в такой интернат свою дочь, он страшно рассердился и увез своюсемью из Сен-Фаржо. Боже мой, я так давно не видела ни милую Аделаиду, нималенькую, очаровательную Луизу-Сюзанну! Я так соскучилась по ним…

Почему, ну почему я надеялась, что настанет время – и мойбрат одумается, спохватится, устыдится себя и того, что он делает?

Теперь это время уже никогда не настанет.

Наш злосчастный король еще только выслушал смертныйприговор. Но он жив еще, хотя и недалек тот день, когда он сложит свою невиннуюголову на гильотине. А приговор над моим братом уже приведен в исполнение!

Я почти не знаю подробностей. Надеюсь, что скоро мы получимболее пространные вести о случившемся. Наверное, их привезут те, кто доставитиз Парижа тело Луи-Мишеля. Курьер – он человек верный, но недалекий – могтолько очень бегло рассказать о том, что творилось нынче в Париже: сначала взале Манежа [8] на Вандомской площади, где проходил суд, а потом и в томресторанчике Феврье в галерее Валуа в Пале-Рояле. Он говорил, что одиннадцатогодекабря под проливным дождем из ворот Тампля [9] выехала карета мэра Шамбона, вкоторой сидел король, одетый, как буржуа, в орехового цвета сюртук и редингот.В карете с его величеством (эти низкие негодяи называли его «гражданин ЛуиКапет», но мне никто не запретит называть Людовика XVI по-прежнему еговеличеством!) были сам мэр и прокурор Шоммет. Их сопровождал комендант Сантер спушками, кавалерией и двойным рядом пехоты. Все взводы с оружием были наготове,усиленные патрули рыскали по соседним улицам.

Сантер ввел Людовика в зал под руку. Из почтительности? Илион боялся, что король – король Франции! – вдруг кинется в бегство, словнокакой-нибудь воришка-гамен?[10] Почтительность, граничащая с оскорблением!

Это был тот самый зал, где ровно год назад наш король принялКонституцию. Тогда все танцевали и рукоплескали. Теперь королю сухо говорят:«Людовик, вы можете сесть». И ему приходится уговаривать Конвент, чтобы королюФранции позволили взять адвоката, хотя это право закреплено в той самойКонституции, которую он принял под давлением этих негодяев, этих мерзавцев… ккоторым принадлежал и мой брат.