Умолкаю! De mortuis aut bene aut nihil [11]. Несчастныйкороль! Несчастный Луи-Мишель!

Важный Тарже, стяжавший скандальную славу, защищая кардиналаРогана по знаменитому делу об ожерелье, отказался быть адвокатом короля: он-дестарик, ему пятьдесят четыре года! А вот шестидесятичетырехлетний мэтр Троше неотказался. И семидесятилетний Мальзерб вызвался сам, сказав при этом: «Я дваждыпризывался в совет моего монарха, когда весь мир домогался этой чести, и яобязан ему этой услугой теперь, когда многие считают ее опасной». Длязащитительной речи они выбрали более молодого адвоката де Сеза и принялись заизучение пятидесяти семи обвинительных пунктов и ста двух документов.

Настало 26 декабря, среда. Де Сез говорил почти три часа.Его речь, мужественная и обдуманная, могла бы произвести впечатление, когда быне было все решено заранее. В кулуарах так и гудело: если англичане судили иказнили своего тирана, сделавшись первым из свободных народов – презираемыеангличане! – то разве Франция, по милости судьбы, не может теперь соперничать сАнглией в этом отношении? Может и должна!

Де Сез понимал, что обречены на поражение и он с егопопытками защиты, и король. Единственное, о чем адвокат просил, это чтобы несам Конвент выносил приговор, а чтобы спросили волю народа. Народа, именемкоторого революционеры учинили в стране кровавый дебош! Увы, в этом адвокату иего подзащитному было отказано. «Вот он, народ!» – прозвучало с высоких трибунобвинения, а затем последовал патетический жест в сторону переполненных рядовдля публики.

Кто же занимал те ряды? Разношерстная толпа! По словамнашего информатора, в основном это были простолюдины, отбросы общества,обитатели рынков, мясники в фартуках и с ножами за поясом, черные от копотиугольщики, пьяные санкюлоты в красных колпаках. В первом ряду были оставленыместа для герцога Орлеанского и его любовниц. Они приехали в фиакрах,разукрашенные трехцветными лентами и синими и красными перьями. Кузен короляприехал полюбоваться тем, как его родственнику будут выносить смертныйприговор.

Но большую часть мест в зале занимали подруги этой ужаснойженщины, Теруань де Мерикур, потому что она опасалась, что мужчины побоятсяголосовать за смерть Людовика. Как я слышала, эта особа вообще невысокогомнения о мужчинах и признает их годными только для своих развратных занятий, ноотнюдь не для серьезных, тем паче государственных дел. Ну что ж, жизньпоказала, что эта девка хорошо знает людей…

Писать больше не могу – меня зовут к отцу.

Ворона возникла в моей жизни в полтретьего некой стылой исырой июньской ночи. Впрочем, в том июне почти все ночи, как по заказу, былистылыми и сырыми. Разнились они только тем, что я либо просыпалась от крепкогосна у себя дома, либо от сна чисто символического на дежурстве, либо от зыбкойдремы в чужой квартире и в чужой постели. Обычно в случае номер три яосторожненько, стараясь не разбудить спящего рядом мужчину, с этой постелисползала и поспешно, чтобы он, не дай бог, не успел открыть глаза и увидеть моюпомятую физиономию, всклокоченные волосы и прижатое к груди скомканноебельишко, выкатывалась из спальни. Для бегства имелся весьма уважительныйпредлог: в восемь начинается пятиминутка в роддоме, где я работаю, но,поскольку находится роддом в Дзержинске, а постель, с которой я сползаюукрадкой, – в Нижнем Новгороде, то на дорогу мне нужно минимум два часа, алучше – два с половиной. И я старалась проснуться не позднее пяти, чтобы ещеуспеть и кофе выпить, и под душем постоять. Однако тем утром мне пришлосьобойтись без душа. И именно в то утро я вляпалась в жуткую историю.

Началось все с того, что едва мы с моим другом сердцаотдышались после очень неплохого секса, послышался какой-то странный звук,словно кто-то поскребся в дверь. Я вздрогнула от неожиданности, но мой любезныйуложил мою вздернувшуюся – всклокоченную, как уже было сказано, – голову снована свое плечо.

– Спи, умоляю, – пробормотал он расслабленно. – Я уже большени на что органически не способен! Хватит на сегодня! Может, утром продолжим?

– Мне что-то почуди… – начала оправдываться я, но осеклась,потому что сердешный друг и сам вздрогнул и приподнялся. Ага, я снова слышускрежет, и это мне, значит, не чудится. Кажется, кто-то вставляет ключ взамочную скважину.

– Ё-ка-лэ-мэ-нэ… – выдохнул он, мой дорогой. – Господи! Мояжена! Но почему среди ночи?! Она же говорила, что утренним поездом приедет!

– Как – жена? – спрашиваю глупо. – Ты ж разведен!

– Ну да… я сам так считаю и так всем говорю, – бормочетлюбимый. – На самом деле она уехала к родителям, в Москву. Нет, конечно, мы всевремя говорили о разводе, но сам процесс… Мы просто не успели, понимаешь? Этотакая тягомотина! Я ненавижу выяснять отношения, ты же знаешь.

«Не успели, понимаешь?»! Мы с ним вместе уже три месяца. Затакой срок многое можно успеть. Как минимум, сказать женщине, с которой спишь,что не разведен.

Тем временем скрежет ключа в замочной скважине становитсявсе громче. Но дверь не открывается, эта самая невесть откуда взявшаяся жена неврывается в дом, и я знаю, почему: дверь заперта изнутри, ключ остался в замке.Ей не открыть дверь и не ворваться в квартиру.

Спасибо и на том. Иначе что было бы делать мне? В шкафпрятаться? Но шкафа здесь нет. Вернее, он есть, но находится в прихожей. Какраз и столкнешься с мадам нос к носу. Значит – или под кровать лезть, или набалконе спасаться. Очень весело!

Но тут ужас ситуации начинает до меня доходить. Ничеговеселого нет! Что ляпнул мой перепуганный друг? А ляпнул он следующее: «Почемусреди ночи?! Она же говорила, что утренним поездом приедет!» И получается –что? Получается, мой любовник знал, что наутро должна вернуться его жена? Ночто в таком случае делаю здесь я?

– Ты почему мне не сказал, что она должна приехать?! – задаюестественный вопрос, и мой милый отводит в сторону свои блудливые глазки.

– Ну, ты ведь всегда убегаешь, – бормочет он, – когда ещенет шести, а «Ярмарка», первый поезд из Москвы, как раз в шесть и приходит.Пока бы она еще доехала с вокзала… Но она, наверное, на проходящем каком-топримчалась, на красноярском или нижнетагильском, а может, на владивостокском…