о российском имуществе на китайском берегу Аргуни с местными монголами. Российский посол в Китае Дмитрий Дмитриевич Покотилов еще весной 1906 года проинструктировал российских дипломатов решать вопросы использования земли на китайском берегу Аргуни и Амура только посредством частных договоренностей с местными властями. Другие соглашения, предупреждал он, могут быть использованы в качестве доказательства нарушения Россией Портсмутского мирного договора, который формально завершил Русско-японскую войну.

Местные российские власти в конце 1906 года строго следовали этим указаниям. Вместо переговоров с губернатором провинции Хэйлунцзян в Цицикаре, Попов, переводчик Генерального консульства России в Харбине, встретился в мае 1907 года в Хайларе с амбанем Хулун-Буира. Амбань не высказал принципиальных возражений против заготовки сена, выпаса скота и строительства временных жилищ в Трехречье в верховьях Аргуни. Однако он был против строительства постоянных российских поселений на китайской территории[201].

Амбань пригласил российских дипломатов в сопровождении монгольских чиновников совершить инспекционную поездку вдоль Аргуни от Хайлара через Новоцурухайтуй вверх по реке Гэньхэ в Трехречье. Попов в ходе инспекции провел переговоры с Чжоу Цинли – главой китайского управления по связям китайских горняков на российском берегу Аргуни, чтобы по его просьбе снизить комиссию на добычу. В ответ на это Попов и Чжоу договорились о ежегодной выплате в 13 500 рублей за использование пастбищ в Трехречье начиная с 1908 года, что было почти неприемлемо для российского переговорщика. Следующей сложностью для него стала задача убедить в справедливости этого решения казаков, привыкших к бесплатному использованию земли[202].

Другой областью конфликта стала дорога, соединяющая Староцурухайтуй и Хайлар, протяженностью примерно 130 километров. Маньчжурский гарнизонный город обладал несколькими привлекательными качествами для россиян, желающих обогатиться, в особенности дешевизной товаров по сравнению с ценами на российском берегу Аргуни и возможностью обмена там с китайцами. Грунтовая дорога в начале 1900-х годов стала такой загруженной, что русские казаки открыли вдоль нее семь постоялых дворов для путешественников. Хозяева сначала получили разрешение от монгольских властей в Хайларе, но из-за давления китайской провинциальной администрации Хэйлунцзяня продления этого разрешения не последовало. Однако, по мнению российских чиновников, эта инфраструктура была необходима для местной торговли, даже несмотря на некоторые негативные аспекты, например контрабанду алкоголя. В 1907 году, когда администрация Хулун-Буира была включена в китайскую административную систему, китайские власти в Хайларе закрыли этот вопрос, поставив ультиматум семи владельцам дворов: им дали неделю на то, чтобы освободить дома и вернуться в Россию. Наиболее близкие к границе постройки были уже сожжены. Оставшиеся постоялые дворы функционировали, пока переговоры продолжались. Стратегия России по достижению успеха в неформальных договоренностях с местными китайскими властями отчасти провалилась[203].

Российские власти вскоре осознали, что формальные соглашения с провинциальными властями были единственной возможностью урегулировать земельные споры. Первый официальный контракт, подписанный российскими дипломатами и военным губернатором Мукдена (сейчас Шэньян) в 1910 году, запретил россиянам пересекать Аргунь для выпаса скота и заготовок сена на китайском берегу. Однако китайская администрация позволила заготовку сена на китайской территории до пяти километров вглубь на территориях, которые еще не были «открыты» для китайского заселения. Теоретически казаки, которые хотели воспользоваться этой договоренностью, должны были заранее получить письменное разрешение от китайской колониальной администрации и затем оплатить пошлину за вывозимое сено. После сбора сена казаки были обязаны вернуться на российский берег[204]. Однако договор 1910 года о земле не принес мира на российско-китайский фронтир. Летом следующего года общая атмосфера накалилась после инцидента, когда китайские солдаты открыли огонь в сторону казака, который нарушил их инструкции. Обычным делом к этому времени стали обыски русских, пересекавших границу по суше и воде, проводимые китайскими таможенниками с оружием наперевес[205].

Таким образом, именно русские казаки стали первыми оседлыми людьми, занявшимися фермерством на обоих берегах Аргуни. Представления о земле казаков походили на представления ханьских китайцев-фермеров и основывались на исключительном праве на землю. Подход монголов был совершенно иной – они воздерживались от формального владения. Монгольские пастбища находились в свободном доступе, открытые для общего пользования. Конфликты между монголами и казаками в Хулун-Буире возникали редко. Монголы-скотоводы и российские фермеры использовали сухие пастбища и хорошо орошаемые долины по-разному, поэтому могли сосуществовать в одном и том же регионе, тогда как китайские и российские фермеры оказались в прямой конкуренции. Поэтому земельные конфликты возникли только после того, как китайские власти начали оказывать прямое влияние и проводить политику в соответствии со своим менее общинным представлением об использовании земли.

«НОВАЯ ПОЛИТИКА» ЦИНСКОГО ГОСУДАРСТВА

Однако не фермер, а торговец оказался самым подходящим предвестником китайской колонизации. Торговцы меньше зависели от плодородия почвы и мягкого климата. Торговцы, которые приезжали в монгольские степи с разрешения цинского двора, селились неподалеку от князей или монастырей, таких как Ганьчжурский, предлагая товары, которые сами монголы не производили.

Продукты с мельниц Дальнего Востока, винокурен, чайных компаний и шелковых и хлопковых предприятий продавались в начале ХX века на ярмарке у Ганьчжура. Торговля лошадьми и крупным рогатым скотом, однако, преобладала. Монголы приезжали на ярмарку, чтобы продать скот китайским торговцам, а на полученную выручку они закупались товарами на целый год. Частные компании, российская и китайская армии и другие государственные организации также покупали там скот. Прямо перед Первой мировой войной, в период расцвета ярмарки, до пятнадцати тысяч голов крупного рогатого скота, пятидесяти тысяч овец и две-три тысячи лошадей сменяли там хозяев ежегодно. Животные перегонялись из Ганьчжура на вновь открытые железнодорожные станции Маньчжурию и Хайлар, а затем отправлялись поездом во Владивосток, Читу и Харбин. Ярмарка была основным поставщиком мяса для жителей российского Дальнего Востока, Забайкалья и Северной Маньчжурии. Шерсть, кожа и другое животное сырье также были ключевыми товарами, продаваемыми монголами на ярмарке[206].

В 1912 году примерно полторы тысячи китайцев вели на ярмарке оживленную торговлю из своих юрт и палаток, среди них были представители крупнейших пекинских компаний, торгующие китайским полотном, шелковыми тканями, атласными костюмами, обувью, металлическими изделиями, седлами, табакерками, плиточным чаем и тому подобным. Четыреста российских торговцев в 1913 году – исключительно большое число, ставшее результатом кратковременной независимости Хулун-Буира (1912–1915), которая открыла новые возможности торговли всем российским: топорами, собачьими ошейниками, чайниками, эмалированной посудой, замками, перочинными ножами, восковыми свечами, одеждой, водкой и сибирским пшеном. Экзотические товары из отдаленных регионов, например кораллы, обменивались на монгольских овец, а наездники одержимо скупали украшения из ракушек, популярные среди их жен и дочерей. Бойкая торговля обогатила таких торговцев, как бурят Бадмадап Ирдынеев[207].

Ил. 8. Схема Ганьчжурской ярмарки. Русские и китайские торговцы располагались в различных частях ярмарки. Представители хошунов и администрация ярмарки установили свои юрты в непосредственной близости к торговцам (Теслер Э. Л. Ганьчжурская ярмарка 1933 года // Вестник Маньчжурии. 1933. № 18–19. С. 85)

Однако с приближением Первой мировой войны объемы продаж на этой ярмарке снизились. Укрепление границы в районе Халхи в восточной части Внешней Монголии, где выращивалось значительное поголовье скота, усложнило торговлю через границу. Среди других факторов отметим рост неформальной торговли между китайцами и монголами, осуществляемой за пределами ярмарки для избегания уплаты пошлин, открытие постоянных торговых домов с большими складскими помещениями и возникновение постоянной инфраструктуры, обеспечивающей потребительские нужды кочевников на основных железнодорожных станциях Хулун-Буира – Маньчжурии и Хайларе. Торговля скотом круглый год в регионе со временем становилась рентабельной. Китайские оптовики скупали скот у монголов для продажи на ярмарке заранее – еще летом. Владимир Алексеевич Кормазов, сотрудник Экономического бюро КВЖД, заметил признаки нового образа жизни: «Отпала надобность монголу торговать в определенном месте и в определенный срок – он уже стал продавать и покупать тогда, когда ему это нужно»[208].

Ил. 9. Китайцы и монголы, торгующие скотом и лошадьми на Ганьчжурской ярмарке в середине сентября 1931 года. Телеги в это время все еще были распространены, однако появились и первые автомобили (публикуется с разрешения University of Cambridge Museum of Archaeology