class="p1">Золото, в отличие от алкоголя, было товаром, контрабандой которого занимались по всему миру, однако сети незаконных торговцев были подобны тем, что участвовали в перевозке спирта. Китайские сезонные рабочие, возвращаясь домой на зимние месяцы, составляли основной контингент контрабандистов. Множащиеся ряды этих рабочих в условиях недостаточного пограничного контроля сделали этот канал контрабанды наиболее перспективным[190]. Существовали, однако, и другие сферы соприкосновения русских и китайцев, которые также могли обеспечить контрабанду. Одной такой областью были новые алкогольные и продуктовые магазины в китайских деревнях на Аргуни, там казаки часто за золото покупали повседневные товары и водку. Другим значимым каналом была железная дорога.

В России таможенные офицеры вплоть до Гражданской войны арестовывали пассажиров поездов на станции Маньчжурия почти ежедневно. Среди арестованных были китайские рудокопы, российские чиновники и еврейские торговцы, которых ловили с золотом, вес которого в протоколах обозначался фунтами, а не золотниками[191]. Золото покупали в Иркутске, Чите и на забайкальских золотых приисках и, если верить слухам, часто продавали тут же на одной из первых крупных железнодорожных станций на китайской земле в Маньчжурии, Чжалайноре или Хайларе[192]. Пассажиры и покупатели приграничных магазинов, несомненно, были только вершиной айсберга. Смекалистые контрабандисты знали, как легко обойти таможенников. Если они передвигались поездами, то высаживались в Даурии или Мациевской – на последних станциях на российской территории. В ближайшей пыльной степной деревне они передавали контрабандные товары сообщникам, многие из которых были русскими. Граница за пределами нескольких контрольных пунктов оставалась практически неохраняемой, и золото, так же как и бутылки ханшина и другая контрабанда, спокойно перевозилось через государственную границу на лошадях или лодками[193].

ТУДА, ГДЕ ТРАВА ЗЕЛЕНЕЕ: МЕЖГРАНИЧНОЕ КАЗАЦКОЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЕ

Рассмотрев различные способы создания и оспаривания экономических границ вплоть до Русской революции, сейчас мы сместим фокус на исследование того, как территориальная демаркация, миграционные модели и карантинные правила подвергли испытанию традиционные отношения местных жителей и изменили природу пограничной жизни в верховьях Аргунского бассейна. Два довольно разных явления – эпидемии и территориальные разногласия между русскими, китайцами и монголами – проиллюстрируют этот процесс. Эти феномены взрастили национальные идентичности, изменили восприятие границы и поставили под сомнение традиционные отношения скотоводов и земледельцев фронтира.

Еще до возникновения Маньчжурской эпидемии чумы 1910–1911 годов осознание государственной границы усилилось. Кочевники фронтира были не единственными людьми, пересекавшими границу регулярно. Аргунские казаки переходили на соседние китайские территории, часто по той же причине, что и кочевники, – из-за отсутствия подходящих для их лошадей, рогатого скота и верблюдов пастбищ на российской стороне. Однако, в отличие от сдерживающей российской государственной политики в отношении кочевников, казаки ею официально поддерживались. Несмотря на то что российским казакам в Забайкалье были выделены участки равные по площади тем, которые использовались ими в европейской России, для их экономических нужд этого оказалось недостаточно. Климат, топографические условия, особенности местной экономики и идея о масштабах сельского хозяйства, в основе которой была казацкая культура, создавали ощущение острого недостатка земли. Часто казаки арендовали дополнительные пашни и пастбища у хори-бурят в Забайкалье, а те, кто проживал у границы с Китаем, возделывали китайскую землю.

Казацкое население Аргуни с середины XIX века переправлялось в Хулун-Буир, дополняя свою сельскохозяйственную деятельность охотой, выпасом скота и арендуя землю для возделывания пшеницы и выращивания продуктов на зиму. Плодородные земли просторных долин Трехречья на китайской стороне границы, в отличие от скудных почв на российском берегу, позволяли им возделывать землю как в центральной России. Березовые и сосновые леса на склонах Большого Хингана на севере и востоке Хулун-Буира предлагали условия для лесного хозяйства и охоты. Далее на юг лежала степь с ее пышными высокими лугами, которая была идеальным местом для активного разведения овец, крупного рогатого скота и лошадей[194].

Китайские чиновники или крестьяне не беспокоили россиян, а кочевые племена Хулун-Буира с их коллективным представлением о земле так же не стесняли казаков. Эти условия позволяли им возделывать землю бесплатно. Однако в конце XIX века китайское правительство усилило свои позиции вдоль границы, и чиновники попытались потребовать арендную плату с русских. Японо-китайская война 1894–1895 годов, а затем и Боксерское восстание 1900 года вновь ослабили Китай и его возможности взимать аренду[195].

Эта ползучая колонизация китайского фронтира русскими около 1900 года обсуждалась и открыто поддерживалась современниками во влиятельных литературных журналах, например в «Русском вестнике»[196]: «Нельзя не отметить, что в общем в жизни Забайкальской и Амурской областей аренда за границей, то есть, в пределах Маньчжурии и Монголии, играет очень важную роль… Северные приаргунские станицы, Олочинская и Аргуньская, с лишением аренды в Маньчжурии должны были бы существовать крайне бедно, и многим казакам пришлось бы выселиться»[197]. С этой точки зрения русские казаки и фермеры наделялись естественным правом расширять свою среду обитания за пределы государственной границы – это было единственным способом существования в данных природных условиях.

Однако экономическое благополучие русского фронтирного населения не было единственным мотивом. Когда в результате Боксерского восстания значительные части Маньчжурии все еще были оккупированы российской армией летом 1901 года, заселение русскими китайских территорий Приаргунья обозначило важный шаг в сторону усиления политической и стратегической позиции России в регионе или, по крайней мере, так это представлялось многим наблюдателям. После подавления восстания и последующей оккупации Маньчжурии российскими войсками планы по колонизации западного участка КВЖД стали рассматриваться более серьезно и казались достаточно реалистичными. Военный министр генерал Алексей Куропаткин и его сторонники стремились отодвинуть международную границу дальше на юг к пустыне Гоби по южным склонам Большого Хингана до Порт-Артура. Граница, таким образом, усилилась бы и сократилась, а управление ею упростилось[198].

Приамурский генерал-губернатор Николай Иванович Гродеков в течение четырех лет между Боксерским восстанием и войной с Японией рассматривал планы по заселению полосы, прилегающей к российской железной дороге в Маньчжурии. Правительство направило в регион опытных чиновников и агрономов для выбора подходящих для расселения участков[199]. Летом 1902 года первоначальные обследования самого западного сектора железной дороги на предмет возможности заселения русскими уже были проведены. Отчет описывает Хулун-Буир и в особенности местность вдоль железной дороги так: «…здесь страна почти не населенная, в которой земледелие отсутствует, но кочевое скотоводство ‹…› довольно развито, хотя на первый взгляд и теряется в обширных пространствах степи».

Традиционные способы сезонной миграции местных народов фактически были разрушены в результате строительства железнодорожной линии и Боксерского восстания – кочевники со своими стадами ушли на север через Аргунь или на юг к Халхин-Голу. Пастухи со своим скотом появлялись у железнодорожной линии лишь изредка. Местность в южном Хулун-Буире подходила только для животноводства и рыбной ловли на Аргуни, ее притоках и в окрестностях озера Далайнор. Забайкальские казаки рекомендуются в отчете как наиболее подходящая группа поселенцев, так как местный климат и почвы здесь схожи с привычными для них условиями. Однако в отчете предупреждалось, что «русскому человеку вообще, а казаку в особенности, трудно будет конкурировать здесь с трудолюбием китайца-земледельца»[200].

После того как русские заставили отступить монгольские и китайские пограничные караулы по завершении Боксерского восстания 1900 года, казаков больше не устраивали временные права на землю на китайском берегу реки. Некоторые начали переселяться на китайские земли для постоянного проживания. В районе Трехречья казацкие поселенцы заняли обширные участки земли, которые использовались ими под животноводство и растениеводство. Они построили землянки и хаты, чтобы использовать эту местность круглый год. Однако вскоре после Русско-японской войны китайская администрация потребовала уплаты налога на землю, к которой казацкие поселенцы относились как к своей собственной. Это утверждение власти китайцами, которое было частью более общей «новой политики», к рассмотрению которой мы вскоре вернемся, привело к первым разногласиям между казаками и императорским наместником (амбанем) в Хайларе. Военный губернатор провинции Хэйлунцзян Чэн Дэцюань в январе 1906 года потребовал от Забайкальского военного губернатора высылки полутора тысяч российских подданных, которых подозревали в занятии сельским хозяйством и добыче полезных ископаемых на правом берегу реки Аргунь.

Российские власти пытались обойти официальные каналы, надеясь решить вопрос