а затем проехали двадцать пять километров по суше вниз по течению в Новоцурухайтуй. Они хотели установить старое заиленное русло реки для точного определения пограничной полосы. Относительно этого участка русские требовали возвращения нескольких речных островов общей площадью примерно в пять тысяч гектаров. Делегаты на деревянных лодках лично проинспектировали оспариваемые острова, но наводнения затруднили работу комиссии, затопив значительное число островов так, что их невозможно было определить.

Генерал Ду категорически отрицал существование некоторых спорных островов, а подполковник Жданов утверждал, что почти все они принадлежат России. Местные казаки с нетерпением ждали разрешения спора, так как только владение богатыми лугами на реке гарантировало их процветание. Через день переговоров российская сторона одержала верх. От лица благодарной толпы, кричащей «Ура!», местный казацкий голова Иван Кайдалов сказал Жданову: «Господин полковник! Мы видели вашу работу в прошлом году, видели ее и теперь: ни вода, ни погода, ни холод вас не останавливали. Работа ваша важна для родины и для нас казаков»[231].

Для составления окончательного соглашения в июле 1911 года стороны встретились в столице провинции Хэйлунцзян Цицикаре. Несмотря на сильный интерес к судьбе аргунских островов, обсуждение сухопутной границы между Тарбаган-Дахом и Абагайтуем оказалось самым острым моментом переговоров. Эта граница определила бы будущий национальный статус станции Маньчжурия. Новость об объединенной пограничной комиссии подогрела давние слухи, ходившие среди населения станции. Одни торговцы опасались того, что, если Маньчжурия станет обычным поселком на российской территории, они потеряют возможность торговать беспошлинными товарами. Другие утверждали, что с новым статусом поселение получит прибыль от процветающего животноводства[232].

Среди высших правительственных чиновников также не было согласия. Придерживаясь военной точки зрения, военный министр Владимир Александрович Сухомлинов был сторонником аннексии китайской территории, включая железнодорожную станцию. Он подчеркивал стратегическую важность ст. Маньчжурия, которая «…будет несомненно служить в военное время местом устройства разного рода складов и средоточием тыловых учреждений». Министр финансов Владимир Николаевич Коковцов был согласен с Сухомлиновым. Он настаивал на том, что станцию необходимо уступить России, и не хотел идти на какие-либо компромиссы или сделки с китайцами. Коковцов придерживался статус-кво: российско-китайские договоренности уже обеспечили российское доминирование над железнодорожной компанией на 80 лет (хотя китайцы и сохранили право выкупить КВЖД через 36 лет). Ст. Маньчжурия, как часть железнодорожной зоны, была, таким образом, в полном распоряжении российских властей, независимо от итога переговоров. Однако Коковцов настаивал на том, что международная граница ни в коем случае не должна проходить через станцию, разделяя железнодорожное поселение на две части. Такое разделение привело бы к существенным неудобствам, так как технически и административно усложнило бы работу КВЖД и препятствовало бы дальнейшему развитию поселения. Надлежащий таможенный контроль также бы значительно затруднился[233].

К октябрю 1911 года пограничная комиссия в Цицикаре закончила работу по Аргуни, однако китайцы упорно отстаивали свою позицию в отношении сухопутной границы в Маньчжурии. Они не желали принимать российскую позицию в отношении железнодорожного города, который, как они считали, находился на китайской территории[234]. В то время как Учанское восстание быстро распространялось по территории Китая, вводя в смятение его население, Лу Цзэн-Цян – посол Китая в Санкт-Петербурге – проинформировал русских о том, что, если они откажутся от своих необоснованных притязаний на ст. Маньчжурия, договор может быть заключен незамедлительно. В противном случае китайцы будут вынуждены отложить переговоры, касающиеся спорного приграничного участка, до восстановления порядка в стране[235].

Русские согласились на этот компромисс. Соответственно, поселок остался на китайской территории внутри железнодорожной зоны. Китай в результате дальнейших переговоров потерял примерно тысячу четыреста квадратных километров территории в окрестностях станции. Демаркационная линия сухопутной границы сместилась на несколько километров на юг от предыдущей пограничной линии – ближе к железнодорожному городу. Из 280 аргунских островов 160 были выделены России, а 120 – Китаю.

Спустя почти полгода сложных переговоров на церемонии подписания договора 8 декабря 1911 года в Цицикаре царила сердечная атмосфера. Несмотря на кардинально различавшиеся позиции, генерал-майор Павел Николаевич Путилов, возглавлявший российскую делегацию, высоко оценил ход дипломатических переговоров и продолжение «…еще более тесной дружбы на благо и процветание двух великих народов». Чжоу Шумо – губернатор провинции Хэйлунцзян, который возглавлял китайскую делегацию, в ответ высказал основное пожелание китайцев: «С этого момента, когда вопрос о границе разрешен и граница будет всегда соблюдаться, среди населения устранятся недоразумения и оба государства в своих сношениях, конечно, достигнут еще большего единения и поистине получится такая же взаимная близость соседних народов, как между флагами обоих государств в зале заседания»[236]. Такая возвышенная риторика не могла скрыть чувство глубокого недоверия, возникшее в ходе длительного демаркационного процесса. Местные жители теперь знали, что было «наше», а что «их». Пресса обеих стран высказывала опасения по поводу экспансионизма соседнего государства. Поселения, появившиеся в результате переговоров, едва составили линейную границу, и то, что стало границей, разделило национально территориальные государства, но не местных жителей. На практике же право было на стороне сильного. Казаки признавали новую границу, но, как мы увидели ранее в этой главе, многие не удерживались от проникновения на китайскую территорию.

Цицикарский протокол вступил в силу за несколько недель до падения маньчжурской династии. Вскоре стало ясно, что время подписания договора было выбрано неудачно. Фактическая демаркация новой линии границы у ст. Маньчжурия и земель, выделенных забайкальским казакам, была отложена на несколько лет из-за представлений о слабости китайской стороны, а это разожгло борьбу за владение этой, теперь «свободной» землей.

Русские в г. Маньчжурия игнорировали правила временного землепользования, введенные местными казацкими властями Абагайтуя. Вместо этого сотрудники маньчжурской российской полиции выгнали абагайтуйских казаков с их новых территорий и связались с монгольским руководством, которое пришло к власти после объявления независимости Хулун-Буира в начале 1912 года, попросив их об аренде территорий, которые по факту и так принадлежали России. Маньчжурские полицейские намеревались использовать эти земли для личного обогащения, сдавая их в субаренду по более высокой цене местным русским или китайцам. Скорее из выгоды, а не случайно монголы приняли оседлые представления о собственности на землю. Генерал-лейтенант Андрей Иванович Кияшко, атаман Забайкальского казачьего войска и забайкальский военный губернатор, был поражен этой практикой: «Подобное обращение, быть может, даже совершенно неожиданное для монголов, было ими, конечно, охотно использовано: они подняли голову и стали, хотя и по дешевой цене, сдавать в аренду всякие места, какие только просили у них разные русские подданные, проживающие на станции Маньчжурия. В своей любезности монголы дошли до того, что стали сдавать в аренду даже такие места, которые в споре с китайцем никогда не были, а всегда состояли во владении пограничных казаков Забайкальского войска»[237]. Не только военачальники призывали к скорейшему расселению казаков на этой территории для осуществления эффективного контроля границы и защиты новых приобретений. Заместитель председателя маньчжурского поселкового совета Яков Федорович Шардаков, например, заявил, что устал от постоянных разногласий: «Полковник Жданов с сотней казаков работал над проверкой границы около трех лет, переезжая с сопки на сопку, затратил на это дело более 40 000 рублей, а практического результата нет. Между тем на эти деньги можно бы прорыть канаву и тогда всякий мог уверенно сказать на чьей земле он находится»[238]. Только летом 1913 года российский вице-консул в Хайларе получил распоряжение договориться с хулун-буирскими властями об установке пограничных знаков, которые, в случае восстановления китайской власти, пришлось бы пересмотреть. Российское Министерство внутренних дел в начале 1914 года выделило пять тысяч рублей на установку двадцати пяти пограничных камней. 24 октября 1914 года казацкие командиры из Читы и представители местного казачества совместно проинспектировали новые пограничные маркеры и, наконец, закрыли вопрос о спорном землевладении[239].

Цицикарский протокол установил границу примерно на век. Новые, в том числе и кровопролитные конфликты возникали и в последующие десятилетия, но Советский Союз и Маньчжоу-Го признавали статус-кво даже в конце 1930-х годов, что будет показано дальше. Китайцы вновь подняли те же территориальные