погубленные души, а подгоняли ударами их ужасные демоны. Это была галера самого Князя Тьмы! Казалось – все погибло, но в этот момент юноша вспомнил о реликвии, упрятанной в кольцо, и зарядил этой необычной пулей свой пистолет. Пусть восковая кукла нечувствительна к свинцу, святость Божья восторжествует!

Выстрел раздался и попал в цель; пока корабль погружался в кровавую пучину под вопли чертей и погибших душ, голем на гондоле стал обмякать и превратился снова в простую куклу из воска. И юноша с девушкой, мешая слова благодарности и раскаяния, бросились в объятия друг другу.

* * *

Вернитесь на калле де ла Мадонета и пройдите еще несколько метров, пока не выйдете на кампо Сан-Поло (campo San Polo). На той стороне кампо, где вы оказались, и сейчас видна аптека, занимающая те же помещения, что и древняя «специерия» (spezieria, «травница»). Уверяют, что вывеска этой специерии, Colonna e Mezza («Колонна и половина»), была снята в период австрийского владычества, потому что за нее задевали штыки солдат, направлявшихся упражняться на Марсово поле. После этого с других венецианских фармакопей тоже на всякий случай сняли вывески. Но об этой конкретной специерии и ее вывеске известен еще и другой анекдот.

Укорачивающее предписание

По закону вывеска, позволяющая отличить данную аптеку от прочих, должна была помещаться над входной дверью и быть четко различимой. Нарушителям грозил штраф в пять дукатов. Названия аптек могли происходить от профессий, от исторических фактов, от имен святых и религиозных символов. Но две аптеки не могли носить одинаковые названия. И, говорится в анекдоте, вышло так, что две открывшиеся одновременно аптеки претендовали на одинаковые названия – «Две колонны», потому что и ту и другую отличала эта архитектурная особенность.

Магистрат, которому пришлось разбираться с подобной закавыкой, недолго думая послал к одной из аптек рабочего, который просто отбил от одной из колонн верхнюю половину. Так что одна аптека сохранила название «Две колонны» (и носит его до сих пор, мы видели ее на Сан-Канчиано, во время нашей первой прогулки), а вторая, перед которой вы сейчас находитесь, получила название «Колонна и половина». Посмотрите повнимательнее на фасад дома № 2012, и сохранившийся герб отгонит от вас все сомнения.

* * *

А теперь подойдите к дверям колокольни. Их охраняют два каменных льва. Один борется со змеей. А другой держит между лап человеческую голову. Это голова не кого иного, как…

Франческо Буссоне из Карманьолы

Некоторым кажется, что каменная голова – это намек на наказание, понесенное дожем-предателем Марином Фальером. Но чаще считается, что это голова кондотьера Франческо Буссоне, прозванного по месту рождения Карманьолой – того самого, о котором упоминает писатель Алессандро Мандзони. Впрочем, надо сказать, что кондотьеру «принадлежит» еще и другая голова – на фасаде базилики Сан-Марко.

Заподозренный в предательстве венецианцев, нанявших его для войны с герцогом Миланским, он был хитростью вызван в город и брошен в тюрьму. После трех дней без пищи «был взят в путы на мучения; и, имея руку поврежденну, был подтянут ненадолго над землей и немедленно опущен; после чего подпустили ему огня в ноги, и все, в чем он признался, немедленно занесли на бумагу». Проведя 29 дней в темнице, он был обезглавлен 5 мая 1432 года. Сразу после этого последнее жилище генерала-контрактника[59], Львиный дворец (palazzo Lion) на Каналь Гранде, сравняли с землей.

Но на самом деле эти львы относятся к гораздо более раннему времени, чем обе казни, и Буссоне, и Фальера. Дыры, проделанные морской живностью, во льве с головой между лап, ясно показывают, что раньше он находился где-то, где соприкасался с водой. Они служили (и служат до сих пор?) для того, чтобы отгонять злых духов и плохую энергию от колоколов – основного средства оповещения и сбора горожан. Кроме этих львов Сан-Поло знаменита также «оберегающая» маска на колокольне Санта-Мария-Формоза, а еще такие же на церкви Сан-Тровазо, что на Дорсодуро, и на церкви Сан-Бартоломео, на калле деи Бомбазери (calle dei Bombaseri).

Пересеките теперь кампо Сан-Поло полностью. Слева невозможно не обратить внимания на глыбу дворца Ка Мочениго-Корнер (Ca’ Mocenigo-Corner), веками служившего пристанищем другим кондотьерам на службе Венецианской республики, таким как Джакомо даль Верме и Эразмо даль Нарни по прозвищу Гаттамелата (Gattamelata[60]). В книге XVI века De magistratibus et republica venetorum («О магистратах и устройстве Венецианской республики»[61]) Гаспаро Контарини пишет, что «некоторые чужестранцы оказываются приняты в число граждан <…> во главе наших войск всегда стоит чужестранец». И впрямь: венецианцы не желали, чтобы их согражданин, занимаясь политикой, мог предъявлять такие аргументы, как военные успехи.

* * *

У Ка Мочениго два входа (№ 2128 и 2128В), выходящие в один общий вестибюль. Странность, обусловленная причудой последнего представителя семейства Корнер – Джованни, обитавшего здесь до самой смерти в 1799 году. Говорят, этот патриций повелел переделать один вход в нынешние два, потому что не желал проходить через двери, через которые выносили на кладбище мертвецов. В этом самом палаццо во второй половине XVI века произошел случай, наглядно показывающий, какой властью над мужчинами обладают женщины…

Укрощение строптивых

О том, что случилось, «по горячим следам» подробно рассказывает венецианец по имени Франческо Молена в письме без даты, направленным Бьянке Капелло, незадолго перед этим сделавшейся великой герцогиней Тосканской. На балу в зале на господском этаже палаццо молодой нобиль Джованни Бернардо в пылу танца с такой силой врезался в другого патриция, Приамо Трона, что тот грянулся оземь.

Немедленно вскочив, Трон выхватил кинжал и, бросившись на Бернардо, ранил его в руку. Поднялся переполох. В свете факелов сверкнуло более трехсот кинжалов, в то время как женщины (и те мужчины, которым недоставало оружия или храбрости, отмечает корреспондент) в поисках убежища бросились в соседние комнаты.

Противоборствующие стороны стояли друг напротив друга, ожидая сигнала, чтобы броситься «стенка на стенку», как вдруг на середину залы выпорхнула со стулом в руке одна знатная дама – Элизабетта Малипьеро, жена Джероламо Кокко. И уверенным тоном повела свою речь так: «Стыдно вам, господа мои – вы уговорили нас, ваших дам, прийти сюда, чтобы танцевать, а сами единым махом хотите разрушить праздник? Так вот что я вам скажу от лица всех женщин: ежели вы сию секунду не вложите мечи в ножны, то мы немедленно удалимся и впредь будем отвергать все приглашения с вашей стороны».

Эти