— Спасибо, — кивнула Ингрид. — Знаешь, Элиза, я не понимаю этого. Как он может? Ему что, действительно плевать? Зачем тогда эти репетиции, этот народ здесь? Я вижу, как он иногда целыми ночами чего-то там наигрывает, о чем-то думает. Он не пускает меня, говорит, что я мешаю ему сосредоточиться. Вот скажи, почему я ему всегда в чем-то мешаю? Даже когда, как ты, молчу, я все равно ему мешаю.

Соня пожала плечами, улыбнулась и положила руку на плечо Ингрид. Она была ей глубоко симпатична, и чем больше Соня узнавала эту рыжеволосую красотку, тем сильнее становилась эта симпатия. Ингрид была проста. Она хотела сделать что-то, хотела добиться успеха, чтобы «Сайонара» выстрелила, чтобы ее фото появились на постерах возле метро и клубов. Она хотела, чтобы Готье тоже этого всего хотел. Она уже видела их вдвоем — красивых и молодых — на обложках глянцевых журналов, она уже была готова рассказывать журналистам историю их любви. Ингрид не могла ни в каком виде понять и принять то, что Готье видит мир по-другому. Прежде всего потому, что видел он его как-то странно.

— Черт, я ненавижу на самом деле эту зеленую дрянь! Горчит жутко. Не знаю, что там за польза для здоровья, но пить невозможно. Особенно вот этот лимонник — особенная дрянь, правда? — Ингрид пила поданный Соней чай и морщилась. Соня кивнула. — А ты любишь зеленый чай?

— Нет, — покачала головой Соня.

— А что любишь? — полюбопытствовала Ингрид.

Соня задумалась и ткнула пальцем в пачку из-под какао, которая уже закончилась.

— Это.

— Да ты сластена?! — рассмеялась Ингрид.

— Да.

— Он хочет заниматься искусством. Двигать этно-рок в сторону независимости. Слышала о таком стиле — инди?

— Нет. — Соня забрала у Ингрид чашку и снова взялась за картошку. Когда она что-то делала, ей было спокойнее и как-то безопаснее, что ли.

— Независимая музыка, индипендент стайл. Я ни черта не понимаю в этом, если честно. Моя песня была другой — я там пританцовывала в стиле стрип-данс, а на мне только и было что белье. Четыре разных комплекта, представляешь? И в лицо дули воздушные пушки, отчего все время слезились глаза. А песня… Ее для меня купил Пушистик… — Тут Соня подняла голову и посмотрела на Ингрид. — А, ты же совсем маленькая и даже не знаешь, кто такой Пушистик. Пушистик был классный и на самом деле меня любил. Если посчитать, сколько он в меня денег вбухал… — Ингрид хмыкнула, вытащила из холодильника яблоко и откусила. — Это мой бойфренд, который хотел делать из меня певицу. У него были такие смешные волосы, сверху почти лысый, а по бокам такой вьющийся пушок. Но это неважно, он был хороший человек. Думаю, его жена тоже так считает. Он купил мне песню, такую глупую, аж вешайся. Хочешь, напою?

— Да, — кивнула, еле сдерживая улыбку, Соня. Ингрид в роли попсовой певицы была гораздо уместнее, нежели в роли боевой подруги независимого музыканта, такого как Готье.

— «Ты виновата сама, ты всех сводила с ума, ты все решила сама, когда не стало любви…» Да, слова — полый отстой. И вот так бедром… — Ингрид стояла и танцевала на месте, а Соня смотрела и улыбалась. Ингрид разрумянилась от воспоминаний. — Это была моя музыка, тут я была королевой.

— Ингрид, вы это чем занимаетесь? — Готье вернулся и изумленно смотрел на эротично извивающуюся подругу.

Ингрид остановилась, повернулась к нему и посмотрела, чуть склонив голову. Соня подумала, что даже сейчас в движениях Ингрид еще осталось так много королевского. Поворот головы или то, как она держит руки. Как она одевается, прекрасно зная, что ей идет, а что нет.

— Мы разговариваем.

— С кем?

— С Элизой, — сказала она.

Готье перевел взгляд с нее на Соню и хмыкнул.

— А, ну-ну. Беседа видится мне несколько односторонней. Я рад, что ты нашла свободные уши, но это довольно жестоко — бить того, кто не может тебе ответить. — И ушел.

Ингрид побелела и отвернулась к окну. Соня оставила картошку и тоже подошла к окну. Встав рядом с Ингрид, она просто молчала, но ее молчание было, как всегда, наполнено мыслями, почти наполнено словами.

— Мы же действительно говорили? — спросила Ингрид, и голос у нее дрожал.

— Да, — согласилась Соня и улыбнулась.

— Знаешь, как я от этого всего устала? О, как бы я хотела это все бросить и никогда не вспоминать. Все это вместе с этими стилями, — инди, не инди — все в огонь. Снесла бы стены, сделала бы себе там будуар. Стала бы снова ходить в фитнес. Я бы хотела этого, Элиза, больше всего. — Ингрид говорила тихо и без истерики, и это не было ни попыткой чего-то добиться или сбросить свой гнев. Соня могла бы поручиться, что Ингрид говорит то, что думает.

Она замолчала, потом пошла и взяла с холодильника сигареты — их туда забросил Готье, закурила, прикрыв дверь и открыв окно, хоть это и не помогло. Ветра на улице почти не было, так что дым не выдувался, оставался в кухне, клубился над руками Ингрид и около ее лица.

— Ты спросишь, почему я не уйду? Любовь зла и все такое, бла-бла-бла… не в этом дело. Я буквально не могу. Хочу, но не могу, понимаешь? — Ингрид посмотрела на Соню, на ее юное бледное лицо. — Не понимаешь? Я сама тоже не понимаю. Просто так не бывает, чтобы ты встала и ушла. Это нужно иметь стальное сердце, вот и все. У меня нет таких сил, чтобы уйти. Он слишком… не знаю, как и сказать. Знаешь, а мне кажется, что ты поняла.

— Да, — согласилась Соня.

Хотя объяснить словами, что именно стало ей ясно, она не смогла бы. Только и всего, что есть такие чувства и есть такие моменты, когда ты связана узами куда более крепкими, чем счастье или любовь.

— Слушай, а я ведь рада, что ты здесь, — улыбнулась Ингрид Соне, а та улыбнулась ей в ответ.

С тех пор Ингрид и Соня очень часто и подолгу разговаривали. И если бы в тот момент Соню спросили, что больше всего ей нравится в том, что с ней происходит, она бы сказала — Ингрид. Это так и было на самом деле.

* * *

Чтобы уехать в Пермь на фестиваль, пришлось пойти на военную хитрость. Можно было бы, конечно, попытаться поговорить с бабушкой или с родителями, или со всеми сразу. Попытаться объяснить, что ей нужно уехать на другой конец страны с людьми, которых, по большому счету, никто никогда не видел. И получить в ответ соответственно еще больше слов или даже криков и угроз. А потом под конвоем проследовать к месту оздоровления и, скорее всего, распрощаться с группой. Кому нужен клавишник, которого могут отправить на месяц на юг насильно?

Соня немного нервничала, когда думала о том, что вообще будет дальше и, в частности, что случится, когда кончится лето и надо будет снова идти учиться и просиживать практически все дни за партой. Но она, во-первых, привыкла решать проблемы по мере их поступления, а до сего дня в ее жизни проблем-то, собственно, и не было. Во-вторых, Володька же как-то справляется, значит, и она сможет. Тем лучше, что в Гнесинке она находилась на положении самородка — немного не от мира сего. Удобно, так как под такую позицию можно и прогулы протолкнуть при необходимости.