болел. Разве многого она хотела? Но чем взрослее становился Боря, тем он менее походил внешне на Захара и тем явственней было сходство с её братом Беней. Тем самым, о котором в семье старались не упоминать, как будто его не существовало. Зумруд и сама хотела забыть про него. Но как она ни старалась, ничего не получалось.

Часть вторая

Рояль

1

Неожиданно для всех лучший скорняк фабрики «Пятигорская марка», в народе прозванной «Шубаевка», известный на весь регион ветеран шубного производства Яков Мордехаев был с позором уволен. В гуманной формулировке «по собственному желанию» ему было отказано, и трудовую книжку прожгло фразой «за несоответствие занимаемой должности». Много лет этого шубного гения пытались переманить к себе конкуренты, вьющиеся вокруг успеха, словно шакалы вокруг добычи. Эта новость стала сенсацией не только в узком шубном мире, но и за его пределами. Человек был уважаемый, известный и, казалось, неприкасаемый. Он работал на фабрике с самого её основания, сделав карьеру от простого дубильщика до начальника скорняжного цеха, и собирался работать до последнего дня. Но не вышло. Поговаривали, что причиной увольнения стал крупный брак, вызванный ошибкой в технологической цепочке (Как можно было начать процесс сушки шкурок до растяжки?), произошедшей по недосмотру Якова Мордехаева. Также шептались, что причиной увольнения был вовсе не брак, а личные мотивы молодого директора. На фабрике его называли Хозяином – за его педантичность, желание вникать во всё, даже самые незначительные детали. Строгость начальника была для сотрудников не в новинку, но всё же многие считали этот поступок Шубаева неоправданно жёстким, учитывая заслуги Мордехаева перед фабрикой и перед Борисом Шубаевым лично. У Мордехаева тут же появились заступники, однако Шубаев ни на какие переговоры не шёл, а всем просителям тут же показывал на дверь («Не нравится моё решение – отдел кадров на третьем этаже»).

– Бетонная стена, а не человек, – резюмировала позицию шефа тёща Якова Мордехаева, которая работала на фабрике главным экономистом. Но увольняться она всё же не стала.

Борис Шубаев – это имя было на слуху и вызывало страх у одних, священный трепет у других, но не было ни одного человека, который ни разу не слышал бы этого имени. Он был известен не только волчьим чутьём на новое, поразительной интуицией к перемене политической и экономической конъюнктуры, но и некоторыми странностями в поведении, а также речевыми особенностями, которые успели растиражировать местные телеюмористы до того, как их программу закрыли. То, что он из небольшого цеха, оставшегося от брата, волшебным образом воздвиг крупнейшую в городе меховую фабрику с тысячей рабочих мест (она со временем стала одним из брендов города, наряду с лермонтовскими местами и нарзанными галереями) сделало его рукопожатным не только мэру и губернатору, но и федеральным министрам.

Шубы «Пятигорской марки» ценились наравне с лучшими образцами греческих. Это и неудивительно, ведь именно из Греции он переманил мозговой центр фабрики, десять человек – технологов, инженеров, скорняков – они и научили местных ребят шить не просто шубы, а произведения искусства, не похожие на те, что шили при его брате. Его нововведение называлось «роспуск». Поездив по Греции, он подсмотрел технологию роспуска, когда одна цельная шкурка разрезается на десятки тоненьких полосок, а потом полоски филигранно соединяются, так что ни одного шва не видно, однако в результате этой кропотливой ручной работы получалось гибкое полотно, из которого шили шубы с широченным подолом. Полных женщин такие шубы делали стройнее, а низеньких выше.

– Шкурки растягивают, разрезают, сушат, чистят, – учил местных ребят кудрявый греческий технолог, и Борис учился вместе с ними, не обращая никакого внимания на издевательские шепоты за спиной.

Многие из старожилов, начинавших ещё с его братом Гришей, крутили у виска, передразнивали его манеру говорить. За-а-а-чем он ле-е-е-зет не в своё дело, говорили они про Бориса, ведь всем было известно, что до смерти брата Борька-дурачок шубами не занимался, да и не собирался; а занимался он всякими финтифлюшками.

– Позвольте вопрос, – прервал технолога пожилой скорняк и посмотрел на грека, пытаясь не смотреть на Борю, чтобы не рассмеяться, – вот вы – человек молодой, вам сколько лет? Двадцать пять, тридцать? И вы пытаетесь нам доказать, что из теста надо сначала сделать лапшу, чтобы потом опять слепить в цельный кусок, и тогда пирог будет вкуснее?

Все захихикали, и это подбодрило старика. Голос стал твёрже.

– Вы ещё даже не родились, а я уже шкурками занимался. И сколько я себя помню, всегда считалось, что лучшая шуба получается именно из цельных шкурок, и так будет всегда! А если покупатель узнает, что мы втюриваем ему товар из кусочков, он от нас отвернётся.

Грек тогда спорить не стал. Его познаний в русском для этого не хватало. Однако Борис ещё некоторое время пытался переманить оппонентов на свою сторону, доказывая свою правоту.

– Женщина чувствует себя в такой шубе сво- бо-о-дной, а не узницей, воткнутой в чужую шкуру, – говорил Борис, почти не заикаясь. Он всё ещё пытался заразить их своим идеализмом. – Ведь цельные шубы абсолютно не гибкие. Стоят колом, словно бабы на чайниках, и сделать гибкое полотно из цельных шкурок не получится.

Однако очень скоро он понял, что упрямцев не переубедить. Тут-то и выяснилось, что он умеет не только просить, но и требовать. За первый год было уволено шестьдесят процентов сотрудников, но очень быстро текучка кадров почти полностью сошла на нет. Уволиться из места, где зарплата вдвое, а то и втрое превышает среднюю по региону, желали исключительно редко. Со временем он сделал производство безотходным. Из кусочков, которые раньше просто выбрасывали, он научился делать вязаные шубы, шарфы и шапки, которые шли нарасхват.

К Борису Шубаеву неизменно было приковано всеобщее внимание, конкуренты с жадностью наблюдали за его действиями, чтобы повторить в точности то же самое. Это касалось не только производственных вопросов, но и инвестиций Шубаева, о которых становилось известно ещё до того, как придёт ночь и наступит следующий день. Если он покупал золото, все инвестировали в золото. Если продавал, все бросались (хоть не все и успевали вовремя) продавать. Если он присматривал себе дом в окрестностях Сочи, вся кавминводская элита вдруг срочно нуждалась в сочинских домах. «А где же ещё отдыхать российскому патриоту, если не в Сочи? Не в турциях же ведь!» – отвечали друзья на его шутливые вопросы. Что бы он ни делал, это пытались повторить десятки других. От него, как от брошенного в воду камня, постоянно расходились информационные