Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как его только ни называли: Борисом Годуновым, Борисом Грозным, Борисом Виссарионовичем… И только единицы, знающие его с самого детства, звали его Боряном или Шубой.
О том, что Шуба почему-то стал вкладываться в музон, а не в мутон, первым узнал Гарик. Ему рассказала об этом сестра Галя, которая была замужем за Яковом Мордахаевым, которому Борис поручил на условиях строжайшей секретности делать чехол. О том, что Шубаев купил рояль, не должен был знать никто. Именно поэтому Борис снял с производства человека, в котором был уверен на двести процентов, и велел привезти нежнейшую кожу двадцати телят и скорняжную машину. Всю неделю Яков работал в доме Бориса, вернее в подземном бункере, надёжно закрытом от посторонних глаз тяжеленной металлической дверью, которыми обычно оборудуют банковские сейфы. Ещё до того, как впустить старого скорняка, Борис попросил тайну за пределы стен этого здания не выносить.
– Амбар гоф сохугьо, амбар гъэлет мибу[15], – сказал Яков в ответ.
Яков должен был обмерить рояль и сшить для него чехол, по качеству превышающий всё, что он когда-либо шил для человека. Лучше, чем куртки для губернатора, его жены и любовницы; для мэра, его жёны и любовницы; для коллег-бизнесменов, их жён и любовниц. Был, правда, один человек, образ которого Борис использовал для того, чтобы мотивировать наглядно. «Представь, что перед тобой не рояль, а Сталин. И если он заметит хоть малейший изъян в крое, тебе конец». Не только кнут использовал Борис, но и пряник. Он пообещал Якову месячный оклад за недельную работу, и это притом, что главный скорняк зарабатывал больше всех на фабрике.
Чехол получился под стать модели: тончайшая кожа повторяла контуры рояля во всех деталях и не было ни одного места, где выпирало то, что не должно было выпирать. Что именно шил Яков Мордехаев, было неизвестно никому, даже Зое, хотя от Зои у Бориса секретов не было. Но о рояле он не хотел рассказывать даже ей.
Но случилось то, что случилось.
Когда Яков пришёл домой поздно ночью, его жена Галя устроила ему скандал. Где был, с кем пил, почему тебя не было на фабрике, я звонила, мне сказали что тебя нет уже три дня, а где ты – никто не знает. Приходишь поздно и пахнет от тебя как-то странно, не как всегда. Галя была моложе Якова на двадцать лет, но, обнаружив у себя первые седые волосы, поняла, что стареет, и её мучили жуткие подозрения, что Яков с его талантами, деньгами и репутацией запросто найдёт себе кого помоложе. Двадцать лет разницы больше не являлись гарантией. Масла в огонь подливала мать, работающая на фабрике Шубаева главным экономистом, она-то и обратила внимание на то, что Яков повадился брать на работу слишком уж молоденьких девушек-швей, которые смотрят на него, как на бога, так что ему не составит никакого труда сменить её, Галю, на другую, более свежую, готовую к восхищённым взглядам, готовую родить ему новых отпрысков, потому что Галя больше рожать не хотела, ограничивая отцовские возможности Якова двумя детьми. Галя пыталась наблюдать за передвижениями Якова, иногда даже приезжала на фабрику под видом какого-то дела, то детям курточки скроить, то у мамы что-то взять, и смотрела, с кем Яков общается и куда смотрит. Но пока вроде не замечала ничего подозрительного. А тут такое дело. Муж на работу не ходит и домой заявляется позже обычного, вот и устроила ему скандал с битьём посуды, разрыванием волос на голове и одежды на груди. Яков был очень уставшим, ссор не любил и сказал жене правду. Только, говорит, ты никому не проболтайся, Борька инструмент купил, рояль называется, и хочет его в чехол залить, от чужих глаз, чтоб не сглазили, дорогу-у-щий и весь в золоте, а сбоку на нём бриллиантами слово выложено. Только, что это за слово, я не совсем понял, потому что на иностранном не кумекаю.
Галя сказкам Яши не поверила, а только сделала вид, что поверила, и решила при случае выспросить у Гарика, который владел целым павильоном на шубном рынке и покупал у Шубаева крупные партии, поэтому общались они на равных, дружили, можно сказать. Галя забыла (или не посчитала нужным, не веря во всю эту историю) сказать при этом Гарику, что Яша поведал ей про рояль по секрету, взяв с неё слово никому ни слова не говорить, чтобы Гарик выбивал из Шубаева эту информацию незаметно.
Борис избегал общения с Гариком наедине, потому что тот очень любил посплетничать и рассказывал настолько личные подробности чужой жизни, что у Бориса округлялись глаза и сжималась челюсть. Также Гарик считал своим долгом развлекать всех прибаутками из рыночных будней. «Приходит такая покупательница. Рассматривает час шубу. Что в ней час рассматривать, говорю, бери, не пожалеешь, потом за второй придёшь, а она мне пальчиком тыкает: вот, говорит, дэфэкт меха, лысинка маленькая. Я ей говорю, ты где дэфэкт нашла, ты что, с лупой ходишь? У меня зрение идеальное, за сто метров белку подстрелю, и то без лупы не вижу. Она всё на скидку намекала, а я ей, слушай, говорю, дорогая, человек без родынка не бывает, вот и шуба без родынка не бывает».
Рассказав очередную историю, Гарик обычно очень громко смеялся, и брызги от его слюны попадали на лицо собеседника. Борис терпел и Гарика, и его шутки, потому что он был, во‐первых, неплохим сбытовщиком, болтливым, что не удивительно для торговца, но честным, а во‐вторых, и в-главных, он когда-то дружил с Гришей. Поэтому Борис старался делать вид, что шутки его и вправду веселят. Иногда даже растягивал губы в усмешке. Очень скоро Борис понял, как может использовать непомерную гариковскую болтливость в своих целях. Если он хотел быстро донести какую-то информацию до масс, но при этом утечка должна была иметь неофициальный характер, он просто рассказывал это «по секрету» Гарику.
В этот раз Гарик долго охотился за Борисом, которого нигде не было, и по ходу его движения выплёскивалась, словно кипящая жижа из кастрюли, информация о том, что Шуба начал скупать инструменты, добавив по велению своей фантазии к коллекции Бориса скрипку Страдивари и гитару Леннона.
– Всё это, кроме рояля, он хранит в банковском сейфе, – рассказывал он так, будто видел не только рояль, скрипку и гитару своими глазами, но и сам лично был на приёме у Людовика XV, за чаем трепался со стариком Страдивари