и объявил, что предоставил Польше гарантии независимости. Трудно сказать, кто больше радовался такому развитию событий: Бек, который знал, что Польша станет следующей жертвой Гитлера, или Сталин, понимавший, что после этого Англия и Франция будут вынуждены пойти на переговоры с СССР.

Эти события означали, что долгий и опасный период советской дипломатической изоляции подошел к концу. Терпение Сталина было вознаграждено. Но это не было результатом усилий Сталина. Советская дипломатия и пропаганда Коминтерна не повлияли на упрямого Чемберлена, который 26 марта 1939 написал:

"Я должен признаться, что абсолютно не доверяю советской России. Я не верю в способность русских организовать эффективное наступление, даже если бы они хотели. И я не доверяю их мотивам, которые, как мне кажется, очень мало связаны с нашими идеями свободы и имеют целью только обмануть нас. Кроме того, к России относятся враждебно и подозрительно многие малые государства, особенно Польша, Румыния и Финляндия".

Основным фактором такого поворота англо-французской политики (Франция и тут продолжала следовать за Великобританией) была алчность Гитлера, столь неприкрыто проявленная им в марте 1939. Таким образом, этот успех дипломатии Сталина не был результатом его действий. Но в следующие несколько месяцев Сталин отлично использовал предоставившиеся ему возможности.

Британский премьер-министр или не вполне понимал, или не хотел признавать, что его гарантии, предоставленные Польше требуют реального сотрудничества с СССР. Эту враждебность к Советскому Союзу разделяли многие члены его кабинета. И когда они обсуждали перспективы создания эффективной антигерманской коалиции, то рассмотрели все возможные причины для исключения из нее СССР: Польша, Румыния и Финляндия откажутся сотрудничать с СССР; католическое общественное мнение в Испании, Португалии и других католических странах враждебно отнесется к любому сотрудничеству с большевиками; Италию и Японию альянс с СССР "толкнет в объятия Гитлера"; советский военный потенциал по сравнению с Германией "ничтожен"; и, наконец, Сталину просто нельзя доверять.

Вскоре после того, как Чемберлен объявил о гарантиях Польше в Палате Общин, его пригласил на неофициальную встречу Дэвид Ллойд Джордж, бывший премьер-министр и убежденный противник политики умиротворения. Ллойд Джордж хотел знать подробности этого дипломатического шага, которым Чемберлен рисковал втянуть Великобританию в войну с Германией. Чемберлен ответил, что он уверен, что Германия не рискнет вести войну на два фронта. Ллойд Джордж спросил, где же будет второй фронт, на что Чемберлен ответил: "в Польше". Пожилой Ллойд Джордж саркастически рассмеялся и предупредил Чемберлена, что такая политика - "безответственная азартная игра, которая может кончиться очень плохо".

В последующие недели причина критического отношения Ллойд Джорджа к этому решению Чемберлена становилась все более очевидной и в министерстве иностранных дел и в обсуждениях в правительстве. Стратегически Советский Союз был необходим и как сдерживающий фактор для возможной германской агрессии и как союзник в случае, если германскую агрессию не удалось сдержать дипломатическими средствами. Но нежелание британского правительства сотрудничать с большевиками было слишком сильно, особенно у Чемберлена, который теперь предупреждал, что "англо-советский альянс подстегнет Германию к агрессивным действиям. Это ненужная провокация, которой следует избегать". Лондон тщетно пытался найти приемлемую формулу, согласно которую Москву можно было заставить встать на защиту Польши без создания формального англо-советского союза. СССР не собирался терпеть двусмысленности, и настаивал на создании формального политического и военного альянса, похожего на Антанту 1914 года.

Атмосфера тревоги, недоверия и страха предательства окружала переговоры Лондона и Москвы. Каждая сторона подозревала другую, что та пытается заставить их стать громоотводом для германской агрессии. Судя по всему, подозрения с обеих сторон были оправданы. Расскреченные британские документы подтверждают правильность мнения советского посла Ивана Майского, когда он 20 мая сообщил в Москву, что "британское правительство избегает трехстороннего (англо-франко-советского) пакта исключительно из желания не сжигать мосты в отношениях с Гитлером и Муссолини". И действительно, хотя многие в британском правительстве уже утратили эти иллюзии, Чемберлен все еще цеплялся за надежду, что Гитлера можно убедить не ввергать Европу в войну, и считал альянс со Сталиным скорее провокацией к войне, чем сдерживающим фактором. Однако, угроза англо-советского союза могла быть полезной в "укрощении" Гитлера, и этой цели как раз служило продолжение его переговоров с Москвой. Британский министр иностранных дел лорд Галифакс 25 апреля объяснил, что его политика - "не отталкивать Россию, но все время держать ее в напряжении". Немного позже на совещании правительства он пояснил более прямо: "основная наша цель в этих переговорах - не дать России сблизиться с Германией". Если Великобритания пыталась использовать СССР как "пугало", чтобы устрашить Гитлера, с советской стороны имелись отнюдь не беспочвенные опасения, что в случае войны "пугало" станет "мальчиком для битья".

Соответственно, британские опасения насчет двуличности советской политики также были вполне оправданы. 17 мая Георгий Астахов, советский поверенный в делах в Берлине, встретился с высокопоставленным германским дипломатом, который потом сообщил об их разговоре: "Астахов утверждал, что во внешней политике между Германией и Советским Союзом нет конфликтов, и, следовательно, нет причин для враждебности... Относительно англо-советских переговоров он сообщил, что в сложившихся условиях желательный для Англии результат едва ли будет достигнут".

Риббентроп и Гитлер не могли не понять смысл слов Астахова, но никак на них не ответили. Они не в меньшей степени, чем Чемберлен и Галифакс, испытывали подозрения относительно мотивов Сталина.

Если британских лидеров того времени критикуют за нежелание "сжигать мосты" в отношениях с Германией, советская дипломатия не в меньшей степени виновна в попытках "навести мосты" с нацистским рейхом. Однако, так как Гитлер не ответил на эту советскую инициативу, у Сталина была хорошая причина продолжать англо-советские переговоры, потому что Сталин знал, что угроза новой Антанты и повторения величайшей ошибки Германии 1914 года заставит Гитлера изменить мнение - если вообще что-то способно заставить его изменить мнение. И если этот гамбит не удастся, переговоры с Великобританией были тем более жизненно важны для Сталина - чтобы обеспечить себе союзников на случай войны.

 

Германо-японский военный союз?

 

Одной из причин, почему дипломатические семена, посеянные Сталиным в Берлине, не принесли плодов, были опасения, что Сталин пытается внести раздор среди союзников по Антикоминтерновскому Пакту.

Пока англо-советские переговоры медленно продолжались, и даже до того, как начались секретные советско-германские переговоры, были предприняты серьезные дипломатические усилия, направленные на превращение Антикоминтерновского Пакта в полноценный военный союз (с середины 1938 года). Переговоры продвигались трудно, потому что Германия и Япония преследовали разные, и как позже показали события, несовместимые цели. Тем не менее, об этих переговорах следует упомянуть подробнее, чтобы показать политический фон, на котором развивались последующие советско-германские отношения.

Две крупнейших внешнеполитических проблемы, с которыми