Все будет.

И все будет хорошо. Красивый мальчик, и самая лучшая, благородная профессия, и еще множество воздушных замков.

Адвокат. Защитник. Робин Гуд с кодексами под мышкой. Ага, как же, как же.

Пламенные речи Кони и Плевако, великолепные судебные очерки Чехова и Достоевского. Поверила, купилась…

А литература ведь портит людей. Она описывает придуманные миры как реальные, и в них просто поверить, но реальнее от этого фантазия не становится. Вымысел прекрасен. Кирпич прозы жизни больно лупит по темечку. Ой больно…

Кирпич звали Анатолием Васиным. За два года он расправился с тремя женами, у всех имелись квартирки, которые Васин переоформил на себя. Особенно мучительной была смерть последней жены Васина, Леры. Он вывез девушку за город, сделал шашлык, предложил позагорать. А потом стал душить жену колготками. Они порвались – тогда Лере было нанесено более десяти ударов ножом. Васин колол супругу, как барана, бил в шею, грудную клетку. Лера уже не кричала, но еще жила. Тогда, устав, Васин решил облить тело жены бензином и поджечь… Его прозвали Синей Бородой. И отказались защищать все адвокаты из районной конторы.

– Давай, Катя, набирайся опыта, – сказал начальник. И, видя ее побледневшее лицо, попытался утешить: – Это наша работа. Думай, что ты врач. Врач же не может отказаться лечить преступника. А адвокат не может отказаться защищать. Вот такая профессия. Не ты придумала, что у каждого имеется право на защиту. В общем, есть такие правила, хорошие, плохие ли, но все мы по ним живем. Так что знакомься с делом Синей Бороды, попытайся найти слабые места в доказательной базе. И не терзайся угрызениями совести, не тот случай.

Что-то было не так в этих рассуждениях о тождестве врачей и адвокатов. У врачей на руках – только эпикриз болезни, они часто и не знают, что с того света подонка вытаскивают. Адвокатам известно про каждую рану, и про вырезанные органы, и про ветки, засунутые в рот, брюшную полость или заднепроходное отверстие.

А еще что-то было не так с самим Васиным. Его физиономия опровергала теорию Ломброзо, никаких развитых надбровных дуг и маленьких глазок. Херувимы так не выглядят, как Синяя Борода. Честнейшее лицо, большие глаза, обаятельная улыбка. Ну вылитый мальчик, запутавшийся, несчастный.

Он прекрасно играл эту роль. Он выстроил изумительную версию, приплел липовых сообщников, изобразил раскаяние.

«Васин сам выпутался, я тут ни при чем, – оправдывалась Катя, когда клиенту переквалифицировали статью и он получил срок, который дают за воровство, а не за убийство даже одного человека. Подонок же отправил на тот свет трех женщин… – Я практически его не защищала, не заявляла ходатайств, моя речь была формальной».

Зачем она врала самой себе?

Чтобы стало легче. Чтобы забыть, как менялись, с гневных на более спокойные, облачка судей после ее выступления. Чтобы не думать о родственниках несчастных жен Васина, которые потеряли своих девочек. И не получили взамен даже хилой моральной компенсации в виде соответствующего наказания для убийцы.

Через несколько лет Катя уже не понимала, что хуже: ужас после того самого первого дела Синей Бороды или равнодушная холодная отстраненность.

Адвокатура благородна теоретически.

Практически она помогает, как правило, виновному человеку получить минимальное наказание или избежать его вовсе.

Христианская и даже просто бытовая мораль подразумевает: за плохие дела надлежит понести наказание.

В юриспруденции это вовсе необязательно. Статьи, цифры, нарушение логических цепочек, пламенная речь – и оп-ля, никто уже наказания не несет. Вот такая работа. Никакого благородства, а раньше-то представлялось, представлялось…

Все не так.

И в профессии, и в личной жизни.

Милый Лешка, пушистые ресницы, бессонные от счастья ночи… Куда все это ушло?

Нового любовника звали так же, как мужа.

И можно называть его Алексом, стараясь избежать ненужных ассоциаций. Но сценарий отношений будет все равно тем же. Что-то выгорает в душе при такой работе. Мужчинам нравятся живые женщины, пепелище их не прельщает. Лешка ушел к продавщице из магазина. Алекс…

…Про Алекса Кате вспоминать не хотелось. К тому же где-то внутри ее заверещал будильник. Таймер. Допрос длится уже около четырех часов, надо прерываться.

Видимо, у следователя тоже был таймер. Или он взглянул на настенные часы, казавшиеся в сравнении с висящим рядом огромным портретом Путина совсем небольшими.

– Я попрошу вас в ближайшее время не покидать Москву. Мы будем проводить проверку обстоятельств смерти Костенко. И, возможно, нам придется еще раз встретиться, – устало сказал следователь, а потом прикрыл ладонью зевок. – У адвоката вопросов нет?

Катя отрицательно покачала головой и собиралась сказать, что все в порядке.

Но дверь кабинета отворилась, на пороге появились мужчина лет тридцати и симпатичная женщина моложе его.

Такого Катя Некрасова раньше никогда не видела.

Темная-претемная аура мужчины в считаные секунды стала сияюще белоснежной…

Вена, 1909 год; Берлин, 1932 год, Адольф Гитлер

В густых декабрьских утренних сумерках Адольф Гитлер вышел из обветшалого здания мужского общежития. Вжав голову в плечи, торопливо пробежал одну улицу, другую. И лишь тогда, убедившись, что никакой случайный свидетель не сможет увидеть его вблизи ночлежки, замедлил шаг.

Он поправил черную шляпу, распрямил спину. Засунув руки в карманы еще почти не заношенного темно-синего пальто, придирчиво осмотрел свое отражение в витрине, уже украшенной к Рождеству.

Между стопками бумаги и конвертов (в лавке торговали писчебумажными принадлежностями) отразился сосредоточенный бледный юноша с сурово поджатыми тонкими губами под щеткой пышных черных усов[18]. Вроде бы казалось, что юноша похож на студента. А может, даже на писателя или музыканта. Но уж никак не на нищего обитателя ночлежки, спящего на койке с худым, кишащим клопами матрасом.

«Общежитие сводит меня с ума, – мрачно подумал Адольф, поднимая воротник пальто. Шарф недавно украли, а зима только начинается… – Глупые разговоры, опустившиеся слабые люди. И я среди них. Страшно думать об этом. Хочется вырваться. Но как перевернуть эту жуткую страницу моей жизни?! Денег, нанять квартиру, нет[19]. Акварели мои продаются плохо. Почти никто их не покупает, как это ни обидно. А если я нанимаюсь как рабочий, то меня через день-другой выгоняют. Утверждают, будто не имею способностей к физическому труду! Что за вздор! Увы, увы, меня окружают лишь жалкие лгуны и завистники!»