— Вы можете сказать мне, где находится полицейский участок? — спросила она, склонившись над прилавком и глядя, как он летаргически сдирает целлофан с упаковки бутылок питьевой воды.

— Что? — Старик возвратился к Глории с бутылкой в руке. — Что вы сказали?

— Полицейский участок.

— Да, конечно, минуточку.

Он обогнул, приволакивая ноги, прилавок.

— Все так спешат, так спешат… — сказал он, на ходу вручая ей бутылку. И, приоткрыв входную дверь, указал через улицу: — Вон там.

— Это же кинотеатр.

Старик молчал, стоя, точно изваяние, с протянутой вперед рукой.

— Ладно, — сказала Глория. Она пошла через улицу, обернулась на полпути.

— Идите! — велел старик.

Пустую кассу кинотеатра затянула паутина. На пластмассовой доске объявлений не указывались ни расписание сеансов, ни цены, на ней значилось: POLICIA. Глория снова обернулась, показала старику большой палец. Он помахал ей рукой и скрылся в магазине.

В фойе кинотеатра было темно; Глория нашла за колонной выключатель, щелкнула им. Лампы дневного света вспыхнули, залив резким светом это похоронного облика помещение. Лишенные афиш рамы притягивали к себе внимание одной лишь своей пустотой. От ярко-синего коврового покрытия остались убогие лохмотья, едва-едва прикрывавшие усеянный пятнами высохшего клея бетон. Торговый киоск обвалился вовнутрь себя.

Обычной для кинотеатров праздничной атмосферой тут и не пахло. Ни тебе билетеров в галстуках-бабочках. Ни веселых парочек, разделяющихся, чтобы посетить уборные. В стены фойе навеки въелся запах жженого сахара и повидла.

Зрительный зальчик с пятью рядами по шесть кресел в каждом был темен и прохладен. Когда-то в нем имелась настоящая сцена; потом к тянувшейся над просцениумом планке прибили средних размеров экран — жутковато пустой сейчас и, казалось, светившийся сам собой, — и получился кинотеатр. Под экраном стоял деревянный стол и жесткий стул. Накрытая зеленым абажуром лампа отбрасывала лунный круг на грязноватый блокнот. Глория, у которой возникло чувство, что она попала прямиком в сценическую декорацию, направилась к столу, издали огибая его по кругу, боясь, что, если ненароком коснется его, стол попросту исчезнет. Все это походило на испытательный полигон, который позволяет комитету, подбирающему служащих для какой-то компании, наблюдать за поведением ее потенциальных сотрудников.

Глория вспомнила, как гуляла с Реджи по пляжу под Окснардом — в самом начале их общей жизни, когда они еще совершали прогулки, — и вдруг обнаружила у самого края воды купавшуюся в солнечном свете хромированную кровать, самую настоящую, с матрасом и простыней. На несколько миль вокруг не было видно ни души, и тем не менее идиотская кровать торчала у океана, и волны прилива лизали ее ножки, отчего те уходили все глубже в песок.

Реджи, окинув взглядом ближайшие свайные дома, сказал: «Да, похоже, кого-то тут прошлой ночью бомбили».

Ее такое объяснение не устроило. Чтобы перетащить сюда такую тяжеленную штуку и с больничной опрятностью застелить ее, требовались сосредоточенные усилия, трезвые усилия, далеко не одного человека. Студенческими шуточками тут и не пахло, кто-то всерьез хотел, чтобы кровать стояла именно здесь. Но почему? — вот вопрос, который задел ее за живое. Ей страх как захотелось узнать всю историю этой кровати. И она начала придумывать объяснения — одно, затем другое, затем третье… Пыталась воссоздать полную картину: сначала кровать стоит в доме, потом на песке — начало, середина, конец. Реджи высмеивал каждое ее предположение.

«Люди иногда откалывают странные фокусы, Гиги. Но за ними не обязательно кроется страшная тайна».

А ей все равно хотелось понять — почему? И как?

На столе стоял телефон, от которого тянулся к одной из salidas[30]провод. Глория подняла трубку. Услышала гудок. По какой-то причине почувствовав себя виноватой, положила трубку, на шаг отступила от стола и позвала: «Эй? Эй?»

А затем побежала, дрожа, по проходу, оглядываясь назад, чтобы избавиться от чувства: кто-то за ней наблюдает.

Снаружи, на жаре, ей стало спокойнее. Она пересекла улицу и снова вошла в универмаг, постучала по прилавку и дождалась повторного появления владельца.

— Там никого нет, — сказала она.

— Правильно, — согласился он.

— Так вы знали об этом?

— Si.

— Послушайте, — сказала Глория. — Я спешу.

— Это я вижу, — сказал старик.

— Будьте добры, скажите, где я могу найти полицию.

— Полицейский участок вон там, — ответил он.

— А полицейские?

Он поднял вверх палец:

— Если вам требуется полицейский, идите в бар.

Глория очень постаралась осведомиться, где этот бар находится, тоном по возможности вежливым.

— А вон там, — ответил старик, направляясь шаркающей походкой к задней двери своего магазина.

За дверью обнаружилась глядящая на замусоренный двор веранда. На голом столе стояло алюминиевое ведерко с горкой льда и тремя бутылками «Будвайзера». Старик опустился в придвинутое к столу боком кресло. В другом — бамбуковом кресле-качалке, грозившем вот-вот развалиться, — похрапывал, издавая звуки закипающего чайника, смуглый мужчина с гладкими молодыми щеками и намечавшимся брюшком.

— Вот вам полицейский, — сказал старик. Он откупорил бутылку пива и протянул ее Глории: — Шестьдесят песо.

— Нет, спасибо.

Старик пожал плечами и отхлебнул из горлышка, уставив взгляд на пустой двор.

Глория разглядывала полицейского.

— И долго он собирается спать?

— Спать он мастак, — ответил старик. — Бывает, заснет после полудня и спит до самого вечера. А его жена звонит мне, чтобы я его домой отправил, ужинать.

Глория громко кашлянула.

Старик повернулся к ней:

— Это вы зачем?

Она, не ответив, потрясла полицейского за плечо:

— Эй. Извините.

Полицейский заморгал, всхрапнул, деревянно поднялся на ноги, покачиваясь, вытянул из брюк подол рубашки и помахал им, обвевая ветерком свое тело. Ростом он был ниже Глории, обтянутые штанами бедра его выглядели положительно женскими.

— Я говорил ей, что не стоит тебя будить, — сказал хозяин магазина.

— Извините, — повторила Глория. — Я звонила вам вчера. Помните?

Полицейский снова всхрапнул и сглотнул накопившуюся в его горле мокроту.

— Вы кто?

— Глория Мендес. Я разговаривала с вами по телефону Вы Teniente Фахардо.